Мария Грипе: Сесилия Агнес – странная история

Оба они ждут…

Чего? Нора не знает. Но в этом наверняка есть какой-то смысл. В конце концов такие вещи случаются не каждый…

Пока это происходит, ей не особенно страшно. При желании она спокойно могла бы глянуть через плечо и убедиться, что на пороге никого нет. Что дверной проем пуст. Но, чувствуя присутствие другого, она ничего не предпринимает. Словно выполняет молчаливый уговор: сперва незримый гость должен исчезнуть.

Временами Нора спрашивает себя, а вправду ли гость приходит к ней. Может, тут какая-то ошибка? Однако мгновение спустя она уже не сомневается, что незваный и неведомый пришелец чего-то хочет именно от нее. И ощущение это более чем неприятное. Так бывает, когда вдруг случайно сталкиваешься с человеком, о котором напрочь забыл, хотя вообще-то следовало его дождаться. Странное, тягостное ощущение.

Она и незримый принадлежат разным мирам, это ясно, разным временам и пространствам. Разным измерениям, иначе говоря. Обычно эти миры наглухо отделены один от другого. Лишь изредка можно преступить их границы. И как ни удивительно, она, кажется, порой на это способна.

Ну вот! Гость наконец-то исчез!

Мало-помалу Нора пришла в себя и могла, как всегда, побродить по комнате, чем-нибудь заняться. Как она узнавала, что осталась одна, было опять-таки необъяснимо. Чувствовала, и всё. Напряжение внутри и в воздухе разом отпускало. Что-то как бы улетучивалось, сходило на нет. Хотя никаких шагов она не слыхала.

Но зачем он приходит, ее незримый гость?

Наверное, когда-нибудь она это узнает?

Нора глубоко вздохнула, потянулась. Нельзя отрицать: когда все кончалось, ее охватывало облегчение. Она опять вздохнула, огляделась по сторонам, прошлась по комнате…

Да, все как обычно. Разве что в круглой комнате стало холодновато. Но закатное солнце наполняло белые тюльпаны на столе теплым светом. Легкий шорох – два белых лепестка упали на белую скатерть. До чего же красиво!

Негромко тикали стенные часы, комнатные растения на подоконнике легонько шевелили под солнцем хрупкими листочками.

Конечно, большое облегчение – снова остаться одной, и все же в глубине души была печаль. И тоска. О чем? По кому?

Всякий раз, когда она слышала эти шаги, ей потом казалось, будто на краткий миг кто-то позвал ее назад, к чему-то далекому, давно минувшему.

Даг бы ее выслушал, это ясно. Даг умел понять все, что другие считали непостижимым, нереальным, немыслимым. Узнай он о Норином госте, он бы пришел в восторг. Подобные «феномены», как он их называл, ужасно его интересовали. Мистическое, таинственное вызывало у него куда больше любопытства, чем у нее. Но она должна молчать.

Даг ей не брат, хотя самый близкий человек на свете. Она была совсем маленькая, когда его родители, Андерс и Карин, взяли ее под опеку.

Вообще-то Карин доводилась теткой Нориному отцу, хоть и была ему почти ровесницей, всего на год-другой постарше. Поздний ребенок, она родилась, когда ее братья и сестры уже стали взрослыми…

Из всей родни одна только Карин и могла позаботиться о Норе. Остальные были уже в почтенном возрасте либо слишком заняты своими делами. Поэтому самой подходящей кандидатурой сочли Карин. Родня даже приняла особое решение на сей счет.

Андерс ничуть не возражал. Ему очень хотелось иметь дочку, а им с Карин, по всей видимости, других детей, кроме Дага, уже не завести.

Карин работала библиотекарем, Андерс учительствовал в гимназии. Оба любили свою работу, и застать их дома было не так-то просто.

«Даг становится все больше похож на Андерса», – говорили друзья. Или: «Прямо вылитая Карин!»

Но это неправда. Даг не походил ни на мать, ни на отца. Он был самим собой, да еще как!

И Нора, и Даг считали эти поиски сходства попросту смехотворными. И все же такие разговоры внушали Норе легкую зависть. Ведь они подчеркивали, что Даг неразрывно связан с Андерсом и Карин, что они семья.

Зато Нору сравнить не с кем. Она ни с кем не связана. Не принадлежит к семье. Пусть даже Андерс и Карин никогда не давали ей этого почувствовать. Во всяком случае, намеренно. Всегда приходили на помощь, старались понять. Они – люди замечательные.

А вот она – дуреха. Подозрительная и обидчивая. Хорошо хоть, сама это понимала. Правда, поделать ничего толком не могла. Сплошь да рядом ее больно задевали мелочи, которых никто другой не замечал. Например, та бесспорная естественность, с какой именно Дага, а не ее поселили в комнате рядом со спальней Андерса и Карин.