Игорь Жуков - Похитители старичков и старушек. Марка сказочника, или Опус, Кропус, Флопус!

– Полтавская битва билась под Полтавой, – начал он, – в 1709 году… Надо же, почему-то никогда не забывал даты! У Полтавской битвы было три особенности. Первая – русские под командованием Петра I бились со шведами. Вторая – шведы под командованием Карла XII, как это ни странно, бились с русскими. Бились они, бились… бились, бились… очень долго бились…

– До чего добились-то? – не выдержал глухой голос.

Кокоша Шляпкин услышал скрип пера по бумаге. Злоумышленники явно за ним записывали.

– Не перебивайте, а то я буду начинать сначала, – гораздо бодрее молвил куплетист. – И третья особенность – схватка государей.

Карл XII выстрелил в Петра I из мушкета и попал в грудь. Но у Петра на груди висел огромный крест. Пуля угодила в крест, погнула его и отскочила в карман.

Тогда Пётр залез на дерево, выстрелил в Карла из пистолета и попал ему в левую ногу.

Что тут началось! Шведы кричат по-шведски:

– Скорую фысыфайте! Король сахромал!

А Карл XII кричит:

– Греки, радуйтесь! То есть, нет… Шфеты! Посор фам!

Скорая приехала с носилками. Король в истерике:

– Не уйту с поля поя!

Но его связали и увезли.

– Ну уж после этого, – старичок начал размахивать руками и дрыгать ногами, – армия разбита, конница бежит, мы ломим, сдаётся пылкий Шлиппенбах, пирует Пётр, наша взяла! Ура-а-а! – вдруг изо всех своих древних сил заорал Кокоша Шляпкин.

– Во даёт дедуган! – восхитился глухой голос, но Шляпкин этого не услышал.

– Ура-а-а! Ура-а-а!! А-а-а!!! – истошно вопил он, дёргаясь, как энергичная марионетка.

Но возраст быстро взял своё – старичок очень скоро обессилел и изнемог.

– Отпустите, гады! – жалобно выдохнул он и опять потерял сознание.

Бульварный поэт и куплетист Кокоша Шляпкин очнулся на том же месте, где был похищен, на 1-й За-вокзальной улице. Его страсбургская трость лежала рядом, и было уже светло.

– Кажется, со мной приключилось приключение, – медленно произнёс старичок. – Что ж, скажи ещё спасибо, что живой!

Он дополз до своей квартиры.

По лестнице на второй этаж бедняга поднимался следующим образом: загнутым концом трости цеплялся за решётку, на которой держатся перила, и подтягивал своё немощное тело вверх.

Дома Кокоша Шляпкин прилёг на диван и тревожно задремал, забыв даже запереть дверь.

На диване его и застали Семён Семёнович и Пёсик Фафик.

Кокоша Шляпкин приоткрыл правый глаз и увидел Пёсика Фафика.

– А скажите честно, собака: боитесь ли вы темноты? – вяло спросил он.

– Честно говоря, боюсь, – не растерявшись, ответил Фафик. – Хотя и не должен бы по службе. Я ведь иногда дом сторожу по ночам. Когда сигнализация портится. Иной раз сидишь возле будки – вдруг такое примерещится! То бандит с ножом, то старуха с кочергой, то какой-нибудь собачий Фредди Крюгер. Подбираются к тебе, замахиваются… «Ну, думаешь, всё! Прощай, брат Фафик!»

– И что дальше?

– А ничего… Только эти чудовища замахнутся – и сразу тают в темноте, расплываются. А сердце моё – БУМ-БУМ-БУМ! – от страха… Правда, потом в доме то велосипеда недосчитаются, то банки солёных огурцов…

– Помню, помню! – вмешался наконец в разговор Семён Семёнович. – Хороший велосипед был, немецкий трофейный! Пришлось новый покупать.

– А, и вы здесь, мой молодой друг! – Кокоша Шляпкин открыл левый глаз. – Что ж, вы пришли вовремя. Вы пришли, чтобы мне на закате дней было кому поведать мою печальную и ужасную историю… Я теперь навсегда боюсь темноты и спать буду только с включённым светом!

И старичок куплетист, вздыхая и всхлипывая, рассказал о мешке, глухом голосе и Полтавской битве.

Пока он говорил, Семён Семёнович расхаживал взад-вперёд по комнате и всё время натыкался на старинный письменный стол под зелёным сукном.

– Да, – воскликнул он, когда Шляпкин закончил. – Весело до ужаса!

– Ну вы всегда скажете что-нибудь такое! – вырвалось у Фафика. – Как это: «весело до ужаса»?

– Ну, например, так. Когда мне было лет девять, я обнаружил у себя в почтовом ящике письмо.

И синяя физиономия пририсована. С одной стороны, смешно, а с другой – как-то страшновато.