Виль Липатов - Операция «Икс два нуля»

У человека были внимательные, страшные-престрашные глаза. У меня даже похолодело в животе, словно он загляну ко мне в середочку. «Ой-ей-ей! — подумал я. — Вот такие глаза бывают у жуликов!»

— Так, так, так! — произнес человек, усмехаясь. — Собрались заговорщики!

После этого он повернулся и залез обратно в стену молодых сосенок. Он сделал это так быстро, словно растворился в воздухе. «Ой! — подумал я. — Может быть, мне это все привиделось!»

— Чего он сказал? — спросил Илюшка Матафонов. — Кто такой?

— Ой, какой он страшный, как шпион! — сказал я. — Как хотите, робя, но я свой сектор прочесывать сейчас не буду. Этот мужик в моем секторе прячется…

— Я нигде не прячусь! — во весь голос сказал неизвестный человек и опять вылез из своих сосенок. — Я уже не прячусь! — повторил он и, глядя прямо на меня, пошел к забору. Возле него он остановился, отодвинул в сторону плохо прибитую доску — ту, что оторвал Ленька Пискунов с друзьями, — и быстро пролез в дыру. Доска закрылась, и мне снова показалось, что неизвестного человека и не было вовсе.

— Ого-го! — сказал Илюшка Матафонов. — Ого-го! Оказывается, в эту щелку может пролезть и взрослый человек… А моя-то версия строится на том, что может пролезть только подросток… Ого-го!

— Это и есть вор! — поеживаясь, сказал Валерка-Арифметик. — Воры такие вот и бывают… Про доску знает!

Мы тогда ничего не нашли, хотя исходили вдоль и поперек все свои секторы. Правда, несколько раз мы кукарекали, но все находки были — ни в хвост, ни в гриву. Я нашел две консервные банки из-под какой-то тушенки, Генка — остатки прошлогоднего костра, Илюшка — целых три консервные банки из-под мелкого частика. В общем, нашли мы кукиш с маслом, сели на землю и немножко посовещались. Я сказал, что неизвестный человек, который вылез из сосенок, очень тревожит меня. Валерка-Арифметик тоже признался, что ему было как-то не по себе, когда появился тот страшный мужик.

— Этот страшный мужик и есть вор! — сказали мы с Валеркой-Арифметиком.

Что касается Генки Вдовина, то он совсем не верил в Илюшкину версию и все кричал, что Леньке Пискунову надо поскорее дать в ухо, порвать пиджак и на этом кончать.

Одним словом, мы в тот раз не пришли ни к какому решению и разошлись по домам, шибко недовольные друг другом. Ну, а на следующий день мы опять сидели на бревнах, думали над операцией «Икс два нуля» и были такие печальные, молчаливые и вялые, что мне самому было жалко нас, а Илюшку — особенно. Это ведь он командовал нами, а ничего интересного придумать не мог. Сам Илюшка сидел на кончике бревна и жевал щепочку.

— Ты не молчи, Илюшка! — обозлился наконец Генка Вдовин. — Раз ты командир — значит, должен знать, что делать! Давай командуй нами… А то у всех морды битые, у меня пиджак так порванный, что отец со мной не разговаривает, а Ленька Пискунов похаживает себе да посмеивается…

— Ленька не только посмеивается, — тихо ответил ему Илюшка. — Он еще и грозится!

Илюшка Матафонов полез в карман своих штанов, достал маленькую бумажку и протянул ее мне:

— Читай, Американец!

Я сразу узнал почерк Леньки Пискунова. Буквы у него были круглые, как у девчонки, а знаков препинания ни одного не было.

— Какой неграмотный! — сказал я. — Просто противно читать!

— Читай! — заорали все.

— «Ублюдки! — начал читать я. — Ублюдки, я знаю, что вы копаете дело в сосенках и на пустыре. Ни черта не найдете, гады проклятые, а только закопаете себя в землю. Последний раз предупреждаю, чтобы бросали копать, а то у меня длинные руки, и пощады не ждите. Око за око, кровь за кровь!»

— Значит, есть у него нож! — сказал Валерка-Арифметик. — Если бы не было ножа, он бы так не грозился!

— Да! — сказал Генка Вдовин. — Есть у него нож!

Мы с Илюшкой молчали, так как я думал о ноже Леньки Пискунова и о неизвестном человеке, которого боялся, а Илюшка принимал окончательное решение. Он, Илюшка, был такой, как Чапай перед битвой с беляками. Лоб у него наморщился, губы стали, как тоненькая щелочка. Он глядел на Валерку-Арифметика, но не видел его. Потом он медленно сказал:

— Дело, робя, не в ноже! Раз Ленька нам пишет письмо, то значит, он боится, что мы копаем на пустыре и в сосенках. А раз он боится — значит, мы ищем правильно. Только он уже сжег ящики и закопал банки… Вот почему мы ничего не нашли!