Мария Грипе - Навозный жук летает в сумерках…

— А это точно был он? — спросила Анника. Линдрот задумчиво положил кусочек паштета на хлеб.

— Конечно, спустя столько лет ничего не докажешь, но мне все-таки верится, что если Петрус Виик пообещал Эмилии обезвредить статую, то он не мог не сдержать слова. Ведь он, как мы знаем, выполнял и более сложные обещания. К тому же он был пономарем, в церкви чувствовал себя как дома и, в принципе, мог делать, что угодно. Так что он просто взял и засунул статую под пол, вот как я думаю.

— Странно, что не выкинул ее на помойку, — сказал Юнас, намазывая хлеб паштетом. — Я бы поступил именно так.

— Так мы тебе и поверили! — засмеялась Анника. — Египетскую статую так просто не выкинешь на помойку.

— Да, тогда бы Петрус точно навлек на себя проклятие, а он ведь так этого боялся, — сказал Давид. — Сложность в том, что статую нужно было обезвредить, и в то же время защитить.

— Вот именно. А под церковью — очень подходящее место, — промолвил Линдрот, — потому что церковь стоит на песчаном холме и внутри довольно сухо. Конечно, не так сухо, как в пустыне, но со статуей вряд ли что-нибудь случилось бы. А положил он ее в самую древнюю, средневековую часть церкви, никого из родственников покойных уже не было в живых, так что статуя никому не могла навредить. По-моему, он поступил очень умно, в таких обстоятельствах лучше едва ли придумаешь…

— Я только одного не понимаю: почему после этого нельзя было оставить статую в покое? — спросила Анника.

— Знаешь, раз уж про такое сокровище кто-то пронюхал… — сказал Юнас и запихнул в рот еще один кусок колбасы.

Линдрот с рассеянным видом потягивал шоколад.

— Как вкусно, Анника! Ты говоришь, две ложки какао на чашку?

— Да. С горкой. Но только одна ложка сахара на кружку. А то будет слишком сладко.

— Получилось в самый раз, ты молодчина… Передай мне, пожалуйста, колбасу, Юнас. Спасибо. — Линдрот отрезал себе несколько больших кусков и сразу положил колбасу в рот. Потом передал обратно Юнасу, который сделал то же самое.

— Ведь дело в том, — задумчиво продолжил Линдрот, — что когда речь идет о далеком прошлом, то мы ни в чем не можем быть точно уверены. Но зато можно попытаться поставить себя на место людей, которые жили в то время, представить, что они думали и чувствовали… Вот и все, но это очень интересно…

— Вот именно! — радостно подхватила Анника. — Иногда мне кажется, что Эмилия и Андреас так близко, будто они жили вчера.

— Именно это я и хочу сказать, милая Анника. А что касается человеческих отношений, то в них, по большому счету, мало что изменилось. Если не слишком обращать внимание на внешнее, на всякие случайности вроде моды, то мне кажется, что люди должны легко понимать друг друга, в какое бы время ни жили.

— Я тоже так думаю, — согласился Давид. — Например, мне совсем не сложно поставить себя на место Андреаса, и я хорошо понимаю ход его мыслей.

— Я знаю! — с легким намеком сказала Анника.

— Только не надо опять спорить об этой старой любовной истории! — Юнас критически посмотрел на обоих. — Я хочу узнать, что об этом думает пастор, а слушать вашу пустую болтовню мне надоело. С какой стати этот Карл Андреас посмел прикоснуться к статуе, когда все только и говорили, что о проклятии? И как он узнал, где она хранится?

Линдрот сделал большой глоток шоколада. Потом отодвинулся от стола. Сыр мог немного подождать. Линдрот хотел сначала объяснить свой взгляд на вещи. Он откинулся на стуле и начал:

— Тут можно предположить разное… Во-первых, слухи — их не избежать. Как бы ты ни был осторожен, что-нибудь непременно просочится наружу. В нашем мире очень сложно сохранить тайну. А в этой истории все с самого начала были напуганы рассказом о статуе, которая якобы приносит несчастье. Понятное дело, жители деревни размышляли, куда она подевалась, и наверняка еще при жизни Петруса Виика ходили самые разные слухи и предположения. Но сам он, разумеется, молчал как камень. Он, вероятно, решил, что не расскажет об этом ни одной живой душе. Но мы-то знаем, чем все это обернулось. Андреас вернулся в Рингарюд. Пропавший сын, который, как все думали, умер и был похоронен, вдруг объявляется перед своим отцом, живехонький, и задает вопросы… Петрус Виик рассказал ему про Эмилию, где она похоронена, а когда Андреас спросил о статуе, не стал скрывать от сына, что он с ней сделал. И рассказал о просьбе Эмилии. Наверное, так Андреас и узнал, где лежит статуя. А когда его собственный сын, Карл Андреас, вырос и стал художником, даже скульптором, то вполне естественно, что Андреас, в свою очередь рассказал ему о странной скульптуре, которую он однажды привез из Египта, и показал, где она спрятана в церкви.