Олег Верещагин - Мы живём на границе

— Слышал, — сказал Глеб нехорошим голосом. — Со мной пойдешь?

— Не выпустят, да и не догоним, время потеряли, — Сергей его понял без слов. Глеб усмехнулся одной стороной рта:

— Полетим. Понял? Мы с ребятами эту тропу знаем.

— Планеры? — спросил Сергей. Глеб кивнул. — Посадят, если не убьют.

— … — коротко сказал Глеб. — Ну как?

— Пошли, — кивнул Сергей, чувствуя, как холодеет внутри. — За ребятами зайдем.

— Конечно, я же рулить этой штукой не умею, а Серб и Сухов — умеют.

Илья Григорьевич не обратил на мальчишек никакого внимания. Но мать Глеба вышла следом на крыльцо, молча обогнала их и заступила дорогу:

— Куда? — тихо спросила она. Глеб поднял глаза, похожие на две свинцовых бляшки с черными дырами.

— Пусти, — так же тихо сказал он.

— Не пущу, Глебушка, сыночек… — ее глаза расширились, стали горестными.

— Мать, — сказал Глеб, — если не пустишь — я от тебя откажусь.

Секунда. Воздух звенел, отодвинулись звуки беды, окутывавшие станицу. Сергей чувствовал, как сводит мышцы ног. Хотелось закричать — истошно…

Перекосив рот, женщина шагнула в сторону. Глеб пошел мимо, только сказал:

— Ма, помолись за нас.

У Сергея слов не нашлось.

ОМОНовцы на заставе потешились вовсю. Всех пятерых заставили раздеться догола, уложили в пыльную траву с руками на затылке и полчаса, не меньше, перетрясали одежду и велосипеды. Все это сопровождалось руганью и тупыми шутками. Мальчишки молча лежали, и, когда ОМОНовцам это надоело, они пошвыряли одежду в пыль, после чего толстошеий сержант с бутылкой пива в руке, командовавший обыском, сказал:

— Ла-ана, пусть езжают, казачня с…ная, — и пост ещё долго улюлюкал и отпускал гадости вслед парням.

Сергей увидел, что Володька плачет. Осетинский мальчишка плакал молча, смахивая слезы движением голова, потом сказал:

— Я их найду и перебью потом. Собаки…

— Не стоит, — сказал серьезно Серб. — Они просто переростки, играющие во власть. Ты же не обижаешься, когда тебе пятилетние пацаны разную ерунду кричат?

Володька подумал и хмыкнул, потом засмеялся:

— Ладно…

Глеб ничего не приказывал, вообще не говорил, только жал и жал на педали, поэтому Серб начал распоряжаться:

— Ми с Петькой сразу на поле. Там сейчас никого нет, это точно. Всё приготовим. Вы трое давайте на наш склад, привезите все, что нужно. Пулемет обязательно. И еще вот что… — он остановился, жестом затормозил других. — Джигит… Володь, ты с нами не летишь.

— Что?! — тот свел брови, заморгал. — С какого…

— Планеры нужно разогнать машиной, катапульту мы не сделали, — Мирослав покусал губу. — Мы с Петькой нужны, чтобы управлять. Глеб не останется, это ясно. А Сергей не умеет водить. И получается…

Еще утром Володька не стал бы ничего слушать. Еще утром он полез бы в драку. Но с утра прошла целая жизнь. Он покачался на расставленных по сторонам велика ногах и коротко сказал:

— Хорошо…

…Когда Глеб, Сергей и Володька подъехали к полю, то Мирослав и Петька сидели в высокой траве, обхватив колени, и смотрели в небо. Там быстро проплывало одинокое облачко. Оба «хортена» стояли, чуть накренившись на правую сторону, прицепленные тросами к УАЗику без тента.

— Замки пришлось посбивать, — без особого огорчения сказал Мирослав, поднимаясь. — Зато подумают, что обворовали.

Они переоделись. Володька с грустным лицом складывал вещи в рюкзак, притороченный к багажнику. Мальчишки больше не разговаривали — о чем? То, что они собирались сделать, поставило их вне привычного мира, и разговаривать стало бессмысленно. Глеб нацепил на себя тяжеленную сумку с двумя пулеметными «блинами», поднял «дегтярь». Сергей рассовал по карманам жилета шесть магазинов к ППШ, седьмой вставил в гнездо, дернул затвор, поставил его в предохранительный вырез. В кобуру на поясе убрал ТТ с запасной обоймой, прицепил три гранаты, рассыпал по карманам сколько-то патрон, как конфеты. Петька и Мирослав делали то же. Они не напрасно тренировались с этим оружием…

— Ну что, все, — нарушил молчание Мирослав. — Пошли… Я с Глебычем лечу, Сухов, ты с Боксом.

— Слава Господу, что мы — есть, — сказал Петька, крестясь. — Слава Господу, что мы — казаки.

И они пошли к планерам — четверо мальчишек, не пожелавших принять беду, не пожелавших поверить в ложь, не пожелавших подчиниться паскудству, не пожелавших отвернуться от схватки. И именно поэтому — одиноких. За ними не стояло сейчас ничего — не стояло даже могучего и многочисленного Кубанского войска, парализованного враньем и трусостью всего нескольких человек. Ничего — кроме их дружбы, достоинства и веры.