Евгений Некрасов: Муха и самозванный принц

— Пижон, — буркнул Михалыч, притирая машину к обочине. Затормозил и стал ждать.

Лимузин тоже остановился. Распахнулась дверца с черным стеклом, и, выпустив на волю запертую музыку, к ним бросился Филипп Киркоров! У Маши задрожали коленки. Показалось, что Михалыч как-то незаметно для нее, но страшно провинился, может быть, царапнул лимузин и теперь будет расплачиваться до конца жизни. Михалыч не торопясь открыл свою дверцу, и тогда Маша расслышала, что кричит Филипп:

— Вот кого я щас лобзну!

Подбежал и расцеловал вышедшего навстречу Михалыча.

— Ма! — только и смогла выдавить Маша.

Если бы слон, весело трубя, побежал целоваться с моськой, она бы удивилась меньше. Это же Филипп! Он собирает стадионы поклонников! И какой-то никому не известный Михалыч…

Мама молча улыбалась в автомобильное зеркальце.

Коротко переговорив с Филиппом, Михалыч вернулся в машину и сдал назад. Белый лимузин мучительно разворачивался, перегородив шоссе. Маша глядела и опять не верила себе: куда он, почему возвращается? Что же выходит, Киркоров уже сделал то, ради чего ехал за город?!

— Он заглянет в «Райские кущи» на Новый год, — пообещал Михалыч.

— А сейчас куда ехал?

— Туда, в «Кущи», меня лобызнуть. Ты же видела, соскучился, — невозмутимо сказал Михалыч и поправил галстук, съехавший на сторону в объятиях темпераментной звезды.

— Я просила с морковкой во рту, — напомнила Маша.

— А я передал Филе. На Новый год он захватит морковку. Хочешь, поспорим? — прищурился Михалыч.

Машу он сразил. Положил на обе лопатки, такие вещи надо признавать.

Лимузин Киркорова, наконец, развернулся, оставив на придорожном сугробе отпечаток радиатора, и уехал.

— Садись-ка, Маргоша, за руль, а мне надо позвонить, — сказал Михалыч.

Из его телефонных разговоров Маша поняла, в чем дело. У Киркорова горела съемка новогоднего клипа. В самом прямом смысле: от бенгальских огней зажглись декорации. Нужно было строить новые, а сначала найти свободный павильон и рабочих, согласных трудиться круглые сутки. Под праздник это невозможно. Если бы Михалыча попросили по телефону, он бы так и ответил с чистой совестью. Но Филя сам к нему поехал. Такие отношения надо ценить, значит, придется сделать невозможное.

Михалыч все устроил за четверть часа. Свободный павильон нашелся на «Мосфильме», набрать строителей пообещал какой-то пенсионер, которому именно под праздник до зарезу не хватало денег… «Невозможное» оказалось проще пареной репы. Маша корчила гримасы. Во деятель! Дорого себя продает!

— Так и работает топ-менеджер: другие суетятся, а он знает, кому что поручить, и все у него выходит легко, — вполголоса заметила мама. Она так гордилась своим дурацким Михалычем, что Маше стало грустно.

А сказка продолжалась: в «Райских кущах» пальмы и бары, звезды и звездочки, депутаты и магнаты. И все: «Здрас-сь, Константин Михалыч», «Костя! Дай обниму!». Публика циркулировала по мраморному залу, сверкали бриллианты на дамах, к стенам корректно жались телохранители. Откуда-то доносились аппетитные ароматы, и было ясно, что собрались на обед, но и не в последнюю очередь потусоваться.

Машу таскали по компаниям. Знаменитости, которых она не мечтала увидеть, кроме как по телеку, целовали ей и маме руки, а с Михалычем норовили завести деловой разговор. Невооруженным глазом было видно, что если мама, как говорят в рекламе, «новое лицо телеканала ТСТ», то Михалыч, о котором рекламу не снимают, — мозг телеканала ТСТ. Пара, с неприязнью подумала Маша.

Добил ее чей-то комплимент:

— Вот это красотка! Вся в маму. А умом, наверное, в папу?

Тип, который нес эту ахинею, смотрел на Михалыча, ожидая, что вот сейчас тот похвалится дочкой. У Маши задрожали губы. Где справедливость в этой жизни? Почему герою не досталось обычной могилы, и гиены растащили его кости по африканской саванне, а другому — все в лучшем виде: крутая тачка, поцелуйчики Филиппа, жена героя, а теперь еще и дочка героя?! Ну уж нет!

Еще чуть, и Маша закричала бы: «Это не мой отец!». Но Михалыч спокойно подтвердил, что да, умом она в папу, и перевел разговор на какие-то галогенки. С галогенками была напряженка, тип обещал помочь. Маша ненавидела и его, и Михалыча, и даже маму. От знаменитостей поташнивало, как от недоеденного торта.

Михалыч, судя по всему, тоже устал. Больше не останавливаясь, а только кивая на приветствия, он помчался по залу, пока, наконец, не затащил Машу с мамой за колонну. Там стояли двое — седовласый приятно пахнущий джентльмен и девушка, одетая в стиле хиппи, с бряцающими бусами, браслетами и фенечками. Третьим в компанию затесался средневековый рыцарь, сделанный нарочито грубо из консервных банок и проволоки. Лица у Седовласого и девушки были такие напряженные, что Михалыч молча встал в стороне.