Мариэтта Чудакова - Завещание поручика Зайончковского

– А откуда он взялся-то? – спросила заинтересовавшаяся прабабка. Смешного она пока не слышала. Но держалась наготове.

– Ну, старатели его из-под убитой медведицы вынули. И забрали к себе на прииски, чтоб не погиб. Ну, слушай дальше: «Он был еще так мал, что почти человеческие ступни его были нежны, как у ребенка. Кроме стальных голубых коготков, наполовину скрытых в пальцах, во всем его толстеньком тельце не было ничего твердого». Ба, ты слушаешь или не слушаешь? Кому я читаю-то?

– Слушаю, слушаю. А чего ж я еще-то делаю? Голубые коготки… Ума рехнуться.

– «…Когда рука погружалась в его шерстку, вы испытывали какое-то сладостное чувство. На него прямо нельзя было наглядеться, гладить его было очень приятно, а возиться с ним можно было без конца».

Прабабушка не смеялась, но на лице ее читалось полное расслабление и удовольствие. А физиономия правнука, наоборот, была серьезной и напряженной.

Дело в том, что книжек, подряд смешных от первых строк до последних, не так-то много, а может, и вообще нет. Поэтому в каждой ему приходилось выискивать смешные страницы, а то, что между ними, – коротко и толково пересказывать. А это – каждый знает – совсем не просто. Игнаша сначала читал книжку, делал закладки в нужных местах, потом просматривал еще раз. Если любишь свою бабушку – это еще не самое тяжелое дело.

– И вот человек этот навозился и наигрался с Малышом – это такое имя у медвежонка, – а на другой день ему уезжать. Хозяин медвежонка – его приятель, Дик Сильвестр. Он ужасно любил своего Малыша! Даже спрашивал – не в шутку, имей, ба, в виду, а серьезно: «Говорят, он похож на меня. Не находишь?»

В общем, этот медвежонок так въелся в душу обоим, что тот, который с ним играл, – понятно, ба? – он накануне отъезда берет со своего приятеля клятву. Поклянись, говорит, если тебе когда-нибудь придется расстаться с Малышом, медвежонок перейдет ко мне. Ну тот, конечно, клянется. Только говорит так: «О смерти мне думать еще рано, а кроме смерти не знаю, что может нас разлучить».

– Ишь, как прикипел к косолапому, – откомментировала прабаба.

– И вот через два месяца приходит в Сан-Франциско письмо от этого Дика. Пишет: «Фрэнк! Ты помнишь наш уговор насчет Малыша? Ну так считай, что я на ближайшие полгода умер или отправился туда, куда медвежатам хода нет, – на Восток».

– А чего это такое за Восток, куда с медвежатами-то нельзя? – вдруг заинтересовалась старушка.

– Восток Америки, ба, – это на берегу Атлантики. Его еще называют Новая Англия. Туда в основном англичане переселялись – ну, такие рес-пек-та-бельные люди. А Запад – на другой стороне Америки, это уже побережье Тихого океана. Туда попали и испанцы, и мексиканцы, и вообще самые отчаянные – ну, золотоискатели, сама понимаешь, – степенно объяснял Игнат.

Мальчик он, надо сказать, был весьма эрудированный. То есть знал не только школьную программу, а и кое-что еще. Любил, например, лазить не только в Интернет, но и в разные бумажные словари и энциклопедии.

– Вообще у них там все наоборот. В ХIХ веке их Запад был вроде как у нас сегодня Восток: Сибирь, Дальний Восток – в общем, Азия. А их Восток – это как у нас, то есть в Европе, Запад.

Знаешь, ба, вот говорят, что чем дальше от Смоленска и Белоруссии на Запад – тем чище улицы и люди воспитанней. А по-моему – человек все-таки сам за себя отвечает. И если кому нравится быть нахалом – нечего на меридиан сваливать.

Игнат помолчал и из соображений честности добавил:

– Вообще-то не знаю точно. Я нигде еще, кроме Новосибирска, не был.

– Я в Смоленске девчонкой была, – объявила прабаба. – Мы в войну из Смоленска от немца бежали.

Игнат посмотрел на нее с неодобрением. «Вот уж действительно – не в коня корм. Или, как сама же любит говорить, кто про что, а вшивый все про баню. Я ей про Америку, а она все про войну».

Бабка и правда едва ли не каждый разговор довольно ловко сворачивала на Великую Отечественную войну.

Но тут вдруг повторила свой вопрос:

– Дак с медвежатами-то на ихий Восток не пускают, что ли?

Оказывается, ничуть не потеряла нить повествования! Игнат оживился. Нет, прабаба у него еще ой-ё-ёй!

– Да, – сказал он, вновь увлекаясь, твердо, будто годами не вылезал из Новой Англии. – Бостон – это тебе, ба, не Калифорния. Там на улице показаться с медвежонком на цепочке совершенно не с руки. Даже, наверно, сейчас.

А уж в ХIХ веке-то – точно! Разве что с болонкой или с пудельком каким.

Прабаба примолкла, удовлетворенная.