Поль-Жак Бонзон - Тайна похищенного пса

«Увы, это жилище не из лучших, — писал лионец, — и прежде чем согласиться, хорошо бы тебе увидеть его самому».

За этим-то папа и отправился в Лион ранним утром.

Была уже почти ночь, когда мы услышали шум приближающегося автобуса. Кафи навострил свои чуткие уши. Он побежал к машине, но не бросился к папе с веселым лаем, а лишь лизнул ему руку. Я тоже заметил папину озабоченность.

— Ну что, папа, ты видел эту квартиру? Как она? — спросил я.

— Да, малыш, я видел эту квартиру, видел…

Больше он ничего не сказал. Я не осмеливался расспрашивать дальше, было ясно, что у папы нет настроения рассказывать. Мы втроем молча вернулись домой. Мама и Жео (это мой младший брат, ему четыре года) нас уже поджидали. Мама вышла навстречу и, точно как и я, первым делом спросила:

— Ну, как квартира?

Отец еле заметно пожал плечами.

— Да, я ее видел…

Он устало опустился на стул у стола, где уже давно был готов ужин.

— Да, — повторил он, — я ее видел. Это не Бог весть что. Дом старый, при застройке квартала его должны снести, поэтому хозяин ничего не ремонтирует. Там две маленькие комнаты на пятом этаже, почти под самой крышей. Это все, что мой товарищ сумел найти, он считает, что и это большая удача. Надо было срочно решать — да или нет. Мне не дали времени на обдумывание. Я согласился. Дело сделано.

Мама вздохнула. Две маленькие комнаты, да еще на пятом этаже! А здесь, в Реянетте, у нас три больших, и двери выходят прямо в сад… и вся деревня в нашем распоряжении.

— Конечно, — сказала она, — это не то, о чем я мечтала, но все равно рано или поздно пришлось бы переезжать. Потом мы найдем что-нибудь получше. Ты будешь больше зарабатывать, Жео пойдет в детский сад, а я смогу наняться убирать комнаты. В таком городе, как Лион, это может кому-нибудь понадобиться. Ну, а когда освоимся, там посмотрим… Ты поступил правильно.

Папа с трудом улыбнулся, чтобы поблагодарить маму за мужество, за то, что она готова жить в плохом и грязном доме, а ведь она так любит чистоту! Но потом он снова нахмурился.

Это еще не все. Еще одна вещь огорчает меня… очень огорчает.

Боже мой! Что же еще?

Папа посмотрел на меня, потом на собаку.

— Мы не сможем взять с собой Кафи.

В первый момент до меня не дошел смысл сказанного, но потом вдруг мое сердце в груди так сжалось, что я почувствовал ужасную боль.

— Как?! Кафи не пое…

Я не смог закончить, слова застряли у меня в горле. Я задрожал, как ветка миндаля на ветру. Я смотрел на маму, взглядом умоляя ее встать на мою сторону.

— Но почему? — спросила она. — Я понимаю, что для такой большой собаки, как Кафи, места надо не меньше, чем для человека, но ведь он член семьи, мы не можем его бросить. Попробуем это уладить.

Услышав свое имя, Кафи поднялся и потерся мордой о мамину руку. По ее голосу пес понял, что она его защищает, хочет уберечь от неведомой опасности.

Я полностью с тобой согласен, — сказал папа, — но это невозможно. Консьержка категорически заявила, чтобы никаких собак в доме не было, она даже заставила меня подписать бумагу. Когда мама заступилась за Кафи, у меня появилась надежда… А тут я заревел и бросился на пол, обнимая свою собаку. Воцарилось тяжелое молчание, а потом заплакал и мой младший брат. Папа встал и положил руку мне на плечо.

— Видишь ли, Тиду, я ничего не мог поделать. Я знал, что ты будешь горевать… Но как же быть?

Я вскочил и закричал с негодованием:

— Тогда не надо было!..

Мама оцепенела от ужаса и стояла молча; папа же попытался привести меня в чувство.

— Послушай, Тиду, ты уже большой, ты должен понять.

Нет, я не мог понять. Кафи был моим* другом, покинуть его — преступление. Однако в глубине души я чувствовал свое бессилие. Вопрос уже решен, мы уезжаем, а Кафи остается. Я был в отчаянии.

Когда через два часа я поднялся в свою комнату, горе мое не утихло, и я знал, что оно не утихнет никогда. Обычно Кафи засыпал на старом клетчатом коврике у моей кровати и не шевелился до самого утра, пока я не проснусь. Тогда он поднимался, просовывал голову под одеяло, тихонько рычал и ждал первой ласки. Этим вечером я не разобрал постель и не забрался под одеяло. Не раздеваясь, я улегся на коврике рядом с моим дорогим Кафи, чтобы не расставаться с ним, обнял его за шею и шептал в бархатное ухо:

— Кафи, если нас разлучат, я тебя все равно найду…

Мы покидали Реянетт в первых числах октября. Мама рассчитывала переехать пораньше, чтобы успеть к началу учебного года, но прежние жильцы освободили квартиру только сейчас.