Лев Гумилевский - Плен

К Чугунову вдруг возвратилось хладнокровие. Он шагнул к оборванцу с угрозой и, сдвинув брови, прошипел ему в лицо:

— Да я тебя, паршивца, сейчас в милицию отправлю… Если сам не оторву тебе головы, щенок!

Коська вскочил.

— Что?

— Говори, где девочка! — прогудел над ним несдерживавшийся от гнева отец, — говори!

Мальчишка отскочил к окну и поманил с усмешкой к себе Чугунова.

— Иди-ка, погляди сюда, дяденька!

Спокойный тон его и разбойничьи повадки заставили насторожиться. Иван Архипович, сжав губы, подошел. Тогда Коська, указывая на одиноко маячившую тень под воротами противоположного дома, сказал:

— Видал?

— Ничего не вижу и видеть не хочу.

— Нет, погляди хорошенько. Вон в воротах мальчишка дежурит: это со мной. Если я ему значок легонький сделаю, так он помчится, что твой автомобиль. И не успеем мы с тобой, дяденька, дойти до милиции, как девчонке твоей сиким-башка будет. Понял?

Чугунов отшатнулся от окна, от слабо освещенной улицы, от темных теней за выступами домов. Человек двадцатого века, житель современной Москвы на минуту почувствовал себя беспомощнее московского обывателя времен допетровских, когда эти улицы кишели разбойным народом, опричниками Грозного, буйными стрельцами Софьи, беглыми крепостными. Он взглянул на маленького бандита со страхом. Наталья Егоровна повисла на его руках.

— Отдай ему, отдай ему все… Не трогай его, пусть ведет к Але… Пусть, пусть…

Она долго еще шептала, как безумная:

— Пусть… пусть…

Иван Архипович стряхнул ее руки со своих и прошептал в ужасе:

— Что же это такое?

— А ничего, — прохрипел возбужденно, как победитель после крепкой схватки с врагом, Коська, — нашему брату тоже есть-пить надо.

— Значит, вы ее… Алю нарочно вы…

— Что болтать зря, — перебил его тот, — деньги на бочку и айда. Пока темно, все кончим, ну?

Наталья Егоровна металась по комнате, открывала ящики, доставала деньги, выкидывала какие-то вещи.

— У нас нет таких денег, — бормотала она, — вот, возьми все, что есть… Вот возьми обручальные кольца… Вот часы…

— Подожди же! — пробовал было остановить ее Иван Архипович.

— Аля не может ждать! — кричала она, — не может ждать! Где она у них? Кто ее кормит? Она умрет от страху там….

Чугунов встал перед Коськой, скрестив на груди руки и вперив в него гневные, расплавленные бешенством глаза:

— Ты же разбойник, мальчишка! Бандит!

— Мы — шарашики! — спокойно поправил тот, — какие там разбойники. Шарашики только… Наше дело налететь, ошарашить и назад. Вот шарашиками и зовут.

Иван Архипович смотрел на него, недоумевая. Самоуверенность мальчишки могла умерить всякий гнев и несчастный отец пробормотал тихо:

— Откуда вы такие явились! Откуда вы взялись!

— А нам каким быть надо?

Холодный, как будто слегка усмешливый тон мальчишки отрезвил Чугунова. Он вдруг притих. Но, еще не сдаваясь, прошептал:

— Ты в приюте был?

— Местов не припасли раньше, а теперь и сам не пойду. На воле лучше живется.

— Разбоем?

— Чем придется. Иной раз по помойкам ходим, да оттуда селедочные головы выуживаем. А теперь вот круг твоей девчонки похарчимся немного. Ну, что ты, тетушка, наскребла там, покажи-ка!

Наталья Егоровна выбросила на стол часы, кольца, серебряные ложки, два крестика. Коська покосился на вещи, скорчил кривую рожу:

— Деньгами бы лучше. С этим добром возиться охоты нет.

Наталья Егоровна слушала его с замирающим сердцем, как будто ждала приговора над дочерью. Мальчишка шмыгнул носом, махнул рукой:

— Ну, ладно. Денег-то сколько наскребла?

— Вот, вот — все, что было…

Иван Архипович бросился было между ними, но Наталья Егоровна уже ничего не видела, не слышала, крича исступленно;

— Нет, нет! Бери все, только отдайте девочку, отдайте девочку…

— Отдадим. Нам от ней пользы нет, только кормить пришлось, — говорил Коська, подбирая кольца и разглядывая часы, — для того и держали, чтоб отдать… А за корм там — накиньте еще что-нибудь из одежонки что ли…

Иван Архипович, сжав зубы, старался сосчитать деньги, прикидывал стоимость вещей. С лихорадочной быстротой он соображал, что можно было сделать, чтобы поймать маленького разбойника и предотвратить месть. Но уверенная наглость мальчишки разбивала все его планы. Притихшая улица за окном, мрачные силуэты кремлевских башен и стен, как темные призраки разбойной московской старины, страшили всеми ужасами бандитских ухваток. Закусив губы, чтобы не застонать от бессильного гнева, он решил подчиниться.