Евгений Некрасов - Диверсия Мухи

В похоронном настроении Маша добрела до столовой. Народу было немного. На обед все валят гурьбой после радостного труда, а в завтрак и в ужин детям папы Сана разрешается некоторая вольность в пределах получаса. Судя по тому, что стол для грязной посуды был еще пустым, она пришла одной из первых. Увидела Олю, кивнула, потому что брат казначей приказал не разводить склоки, но подходить к предательнице не стала. Крестница Соня бросилась к ней: «Здравствуй, сестра!», чмоки, от которых Маша успела отвыкнуть за день.

Взяли компот и по кусочку торта, заменявшего сухари по случаю сегодняшнего праздника Святого Вина.

Ты где была? – стала расспрашивать крестница. – Брат иерей сказал, что ты в библиотеке порядок наводишь.

Раз сказал, значит, навожу, – согласилась Маша.

А что там? Интересные книжки есть?

Конечно. Полное собрание папиных сочинений.

Чьих?! – удивилась крестница.

Маша поняла, что здорово проговорилась. Ни один сектант не позволит себе так фамильярно называть Спасителя, Царя Вселенной и все такое.

Преподобного. Ты смотри, не зови его папой. Это я неудачно пошутила.

А мне нравится, – сказала Соня, – мы же его дети, правда?

Само собой. Но папой ты его все равно не называй, другие не поймут.

Народу в столовой стало прибавляться. Расправившись с компотом и тортом, папины дети почему-то оставались за столами. Тех, кто хотел выйти, останавливали в дверях, и там образовалась небольшая пробка. Маша не видела поверх голов, кто взял на себя роль караульщика.

– Не знаешь, что случилось? – спросила она. Крестница пожала плечами:

Мне одна девочка из нашей комнаты сказала не уходить, а ей еще кто-то сказал.

Когда собрались, кажется, все, в столовую вошли брат казначей и брат иерей. Гул голосов стал умолкать, только какой-то увлекшийся новичок повторял наизусть цитату из папы Сана. Маша ее помнила, хотя и не дословно: «В России люди готовы и голодны. Возможность созрела; время действовать». Из уважения к преподобному брат иерей дал новичку договорить и поднял руку над толпой.

Вчера ночью, – начал он без обычного обращения «братья и сестры», – один из вас совершил серьезный проступок. Я хочу знать, кто это был и зачем он сделал то, что сделал.

По столовой пронеслись шепотки. Дети папы Сана переглядывались: «Не ты ли?» – «Как ты мог обо мне такое подумать?!»

Прошло с минуту, преступник не находился, и брат иерей нажал:

Именем преподобного, пусть этот человек сознается сам!

Имя преподобного подействовало. Из удивленно загомонившей группки вышли парень с девушкой и встали перед иереем, как лист перед травой, взявшись за руки и повесив головы. Брат казначей, криво ухмыльнувшись, что-то шепнул из-за иерейской спины.

Мир с вами, – отмахнулся иерей от порозовевших влюбленных и повысил голос: – Значит, нарушителя нет? Хорошо, тогда задам вопрос по-другому: чьи это сигареты?

И он поднял над головой смятую пачку «Примы».

Маше стало плохо. Подставила! Постороннего, ни в чем не виноватого человека! «Не признавайся!» – про себя кричала она укушенному брату, но тот уже выходил, отодвигая кого-то плечом:

Мои.

Брат казначей молча развернулся на пятках и показал рукой: за мной. Иерей еще задержался, чтобы сказать всем традиционное «Мир с вами!».

Все трое прошли совсем близко от Машиного столика. У злоумышленника было серьезное, но готовое улыбнуться лицо: он не чувствовал за собой особой вины.

Дети преподобного Сана стали разбредаться.

А если им в штаб-квартире другие пары подберут? – услышала Маша из компании девчонок.

Их трудности. Не надо было нарушать!

Обсуждали парня и девушку, которые так неосторожно выдали себя. О пойманном злоумышленнике уже не думали. При здешнем обычае чмокаться по любому поводу брат иерей не мог скрыть, что и от него самого часто попахивает дымком. Поэтому все молча решили, что курильщик поймет курильщика и накажет нестрого. И только Маша знала, что дело куда серьезнее. Скорее всего, оброненные ею сигареты нашли на чердаке, а то бы и шум поднимать не стали.

Маша потерла глаза, позевала, закрепляя у Сони мысль, что крестная и подумать не может ни о чем, кроме сна. И побежала подслушивать. Предлог у нее был: казначей же сам приказал явиться к нему с докладом.

Жили казначей с иереем напротив столовой, занимая половину этажа. Вход к ним был свободный, но без необходимости никто не совался. Поэтому Маша прилипла ухом к дверной щелке, не особенно боясь, что застукают.