Игорь Гуров - Хребет Скалистый

Тут же были коробки с запасными пулеметными лентами.

Это была удача: прибавилось еще два автомата, а главное — пулемет с большим количеством запасных патронов.

Растолкав спящего полицая, Гудков строго спросил, какой груз они везут.

По седой прядке волос полицай узнал "одержимого казака". Его приметы были разосланы во все комендатуры и отделения полиции.

— Господин партизан, — залепетал он, мгновенно отрезвев, — я все скажу. Картины какие-то из музея везли. Вот можете взглянуть, сбоку лежат.

Действительно, сбоку тюков были небрежно засунуты несколько картин и какая-то икона.

— Не убивайте, господин партизан! — причитал полицай. — Я не виноват. Я все скажу.

— Кого везли связанным на первой подводе? — не обращая никакого внимания на его вопли, строго спросил Гудков. — Партизана?

— Нет, господин партизан. Я все скажу. Это не я — немцы. Эсэсовцы захватили в ауле. Какой-то старик вот эти картины вез в эвакуацию. Еще осенью. Да не успел через перевал. Прятался в ауле. А немцы вас ловили и на него натолкнулись. Нам только приказали картины и его в город увезти. А я не виноват. Честное благородное слово, не виноват! Не убивайте, господин партизан!

— Честь! — крикнул в бешенстве Гудков. — Благородство! А ты, собака, о них помнил, когда Родину продавал?

Вскинув пистолет, Гудков в упор выстрелил. Он мог отпустить гитлеровского солдата, но к предателям был беспощаден.

— Николай, — обратилась к нему Наталья, — нужно унести картины.

Они знали, какую огромную духовную и материальную ценность представляют собой картины, написанные великими художниками. Клава до ухода в армию была студенткой Московского университета. Много часов простаивала она перед шедеврами Третьяковской галереи, и одно упоминание имени Репина или Сурикова приводило ее в благоговейный трепет.

Гудков повел людей в обход. Чтобы не обнаруживать себя, он усиленно избегал встреч с врагом, не заходил в попадавшиеся на пути хижины пастухов и хаты лесников. Он хотел темной ночью обрушиться на гитлеровцев и, воспользовавшись переполохом, прорваться на ту сторону.

Только один раз им пришлось зайти в кошару пастухов. Рука Натальи гноилась, ее нужно было перевязать, а у них не было ни одного индивидуального пакета, ни одной чистой тряпки. Два дня нечего было есть. Кроме того, нужно было расспросить пастухов о горных тропах, о том, какие высоты в руках советских войск, какие у врага.

Ночью они вошли в кошару старого адыгейца. Тот помог им: нашел бинт, накормил, дал сыру в дорогу; рассказал, что знал о фронте.

Фронт был рядом. С поляны, где стояла кошара, был виден склон горы, изрытый окопами. Это были окопы советской морской пехоты, несколько месяцев сдерживавшей натиск отборных гитлеровских частей.

Они обошли аул, спустились в узкое ущелье. Надо было подняться наверх. Там уже свои.

Но в то время, когда они вошли в ущелье с одной стороны, с противоположной стороны в него входил батальон гитлеровцев, скрытно подтягивавшийся к фронту.

Партизаны были обнаружены. Они стали с боем отходить.

Гитлеровцы упорно прижимали их к каменным стенам Скалистого хребта.

— Перед нами две задачи, — твердо сказал Гуд-коз, — спасти картины и подороже продать свою жизнь.

— Подороже продать жизнь — это понятно, — ответил матрос. — Я за. Погибать — так с музыкой. Побольше с собой на небо гадов забрать. А вот картины-то придется бросить либо сжечь.

— Нет, — отвечал Гудков, — нужно искать пещеру.

В тех местах пещер вообще много, но две первые, на которые они натолкнулись, были малы и мелки. Зато третья, начинаясь узеньким горлом, переходила в большой подземный зал, а из него в недра горы шел каменный коридор.

Оставив матроса и Клаву с пулеметом стеречь вход в пещеру, Гудков уложил обессиленную Наталью в подземном зале и отправился вместе с Ахметом осматривать коридор. Он был длиною около километра, и второго выхода у него не было.; В пещере Гудков был как в крепости. До тех пор, пока у него были патроны, он мог держаться. Но после боя патронов осталось мало. Мало было и продовольствия, лишь несколько кусков сыра, что дал старик пастух. К тому же пещера была безводной.

Днем гитлеровцы попытались пойти в атаку, но с большими потерями для себя откатились.

Ночью Гудков и Клава поползли к текущему на другом конце поляны ручью за водой.

У них была единственная фляжка. Ее удалось наполнить и принести в пещеру. Но дорогой ценой. Обнаружив у партизан движение, гитлеровцы открыли шквальный огонь, и Клава уже у самой пещеры была убита.