Илона Волынская - Поймать звезду

– Пока вас не было, мы так соскучились по настоящему искусству! – глядя на девушку бархатными глазами, а на парня обращая не больше внимания, чем на дедка в будке, проворковал Михаил Артурович. – На сегодняшний спектакль я пригласил друзей, родственников, деловых партнеров – мы все придем рукоплескать вам!

Красивое лицо парня стало просто багровым от злости, он набрал полную грудь воздуха… и вдруг сдавленно екнул, замерев с выпученными глазами.

Кисонька быстро посмотрела ему на ноги – ага, так она и думала! Высокий каблук девушки придавил парню ногу.

– В нашем театре всегда рады друзьям, Михал Артурыч, – пользуясь паузой, пока парень искал потерявшееся дыхание, любезно сказала она. – Но я сегодня не танцую. И весь ближайший год тоже, – предваряя вопрос, пояснила девушка. – У нас с Димой будет ребенок. – И она гордо взяла своего парня под руку.

По лицу Михаила Артуровича, как кавалерия по степи, снова пронеслись разные чувства – от недоверия до самого настоящего, почти слезливого отчаяния!

– Дмитрий! – впервые обратив внимание на парня, вскричал он. – Как… Как же вы могли?! Какие… Какие ребенки? А как же… Как же балет? Искусство? Зритель? Если б вы тогда согласились и вышли замуж за меня, а не за него, Леночка! Вы бы только танцевали! У вас никогда не было бы никаких детей! – истинным криком души взвился его голос.

– Вот этого я и боялась, Михал Артурыч, – очень спокойно сказала Лена и, ведя мужа за собой, скользнула сквозь турникет, направляясь к входу в театр. Обернулась, бросила через плечо: – А искусство и зритель не пострадают – сегодня танцует Рита, у девочки наверняка большое будущее. Приходите на спектакль! Да, и цветы Тасе верните, а то нехорошо как-то…

Они прошли мимо вжавшейся в стену Кисоньки. Девчонка услышала, как Дима злобно пробормотал:

– Когда-нибудь я убью этого придурка!

– Зато он самый верный мой фан, – пожала плечами Лена. – Даже несмотря на то, что я не вышла за него замуж! Успокойся, я же не гоняюсь с ножом за той тумбой на кривых ножонках, которая на каждый твой спектакль является с цветами и лезет к тебе целоваться прямо у меня на глазах!

Их голоса отдалились, хлопнула стеклянная дверь… Кисонька с невольным одобрением посмотрела на еще видневшуюся сквозь стекло девичью фигурку. А молодец! Значит, вот это и есть та самая прима – Матвейчук. А вот это – она перевела взгляд на блондинку в манто – надо полагать, Тася. У которой попа и вообще, как говорила Настя, «никакой эстетики». На самом деле Тася Кисоньке показалась гораздо симпатичнее прославленной Лены – такая же стройная, с тонкой талией, но еще и высокой грудью, и бедра на месте. Но Кисонька уже поняла, что здесь, в балете, свои понятия о красоте.

– Рита? Какая Рита? Новая балерина? Почему я не знаю? – поворачиваясь к Тасе, требовательно вопросил Михаил Артурович.

– Нечего там знать, – пробормотала бедная Тася. – Совершенно отмороженная, невоспитанная девчонка – просто малолетка из ПТУ! Ни мозгов, ни соображения, фигура как палка, морда лисья…

– Рита-Рита-Рита… – явно не слушая, продолжал бормотать Михаил Артурович, и вдруг радостно щелкнул пальцами: – Вспомнил! Коломбина в «Щелкунчике»! Интересно… – Он небрежно сунул Тасе так бесцеремонно отнятый букет и широким шагом направился к входу в театр. Полы его длинного пальто бодро развевались.

– Нету там ничего интересного! – Прижимая к себе цветы, чтоб не рассыпались, Тася порысила за ним через проходную. – Она никакая, понимаете, никакая!

Кисонька поглядела им вслед с жалостью и изрядной долей презрения. Если бы нашелся безумный самоубийца, который с ней повел себя так, как этот Артур с Тасей… Цветочки торчали бы у него из носа и ушей! Но как там говорила Настя: «К девятнадцати не станешь солисткой – суши весла, ищи мужа!» Похоже, Тася сушит. В смысле, ищет.

Поток машин снова раздался, и к стоянке выбралась скромная «Шкода» цвета мокрого асфальта. Кисонька вздохнула с облегчением – ну наконец-то! И тут же снова напряглась – они что, с ума сошли? Дверцы распахнулись – и наружу выскочили двое мальчишек и девчонка… с большим белым гусем под мышкой! Катька совсем соображение потеряла? Все, конечно, привыкли, что без Евлампия Харлампиевича она ни шагу, но с гусем – в оперу? Как теперь эту безумную птицеводку-гуселюбку мимо бдительного дедка протаскивать?

А дедок тем временем уже повернул голову к неожиданным посетителям – даже без очков глаза у него стали как у филина, большие и круглые; он судорожно зашарил по груди, отыскивая болтающиеся на веревочки очки, нацепил… и глаза стали еще больше. Аж в очках не помещались!