Владимир Мирнев - Живое дерево

— Фу, лешак тебя побери! — всплеснула руками бабушка, выглянув из дома. — Чего забегал, ровно горячка хватила?

Цыбулька зачарованно глядел на старшего брата, а Юра старался, как мог; в голове у него кружилось, мелькали плетень, сарай, бабушка, а он носился всё быстрее и быстрее, пока не упал.

— Фу, окаянный, — подошла к нему бабушка, но Юра лежал, притворившись мёртвым. На лице у бабушки появилась озабоченность, тревога, она растерянно оглянулась. — Юрик, вставай!

Юра лежал, пока в носу не защекотало: Цыбулька сунул ему в нос соломинку.

— Предатель, — сказал Юра, громко чихнув.

— Нет, я не предатель.

— Кто ты после, этого? Предатель. Я был мёртвым, а ты меня предал белым.

— Бабуся, я не предатель. Бабушка, ты красная? Правда?

— Ты мой цыплёночек, — погладила бабушка Цыбульку по голове. — Правда, правда, што не белая.

Юра надёргал травы, построил себе домик и, лёжа в духоте и пыли травяного домика, слушал хныканье Цыбульки, а сам думал о книжке, которую прочитал: «Граф оглянулся и увидел перед глазами дуло пистолета. Глаза у него расширились, и еле заметно вздрогнули красивые тонкие усики. Вскрикнула графиня…» Какие замечательные книжки читала старшая сестра Надя! «Графом стать — ещё лучше, чем коршуном», — пришло в голову Юре.

— Дай поле-ежу, — хныкал Цыбулька.

— Юрик! — заступилась бабушка за Цыбульку. — Чтоб тебя перевернуло и шлёпнуло! Играй с братиком!

— Он, бабушка, поджигатель войны, — сказал Цыбулька и засмеялся. — Вот кто он! Он, он!..

— Я поджигатель войны? — Юра выбрался из домика, у которого сразу же рухнула крыша: Юра поддерживал её головой. Не успела бабушка принять меры предосторожности, как Юра ударил Цыбульку крапивой и бросился бежать, а Цыбулька заревел так, что слышно было на другом конце села.

— Юрик! Я тебе, басурман! Я тебе, разбойник ты эдакий! Мать с тебя пять шкур спустит! — Количество «спущенных шкур» в зависимости от Юриного проступка доросло до невероятного числа. — Хоть кол на голове ему теши, а он всё едино! Юрик ты Юрик, да в кого ты такой уродился, чертёнок! Не плачь, Цыбулечка мой хорошенький, уж мы ему покажем, где раки нынче зимуют.

Цыбулька успокоился, умиротворённый бабушкой, её обещаниями страшной расправы, которую учинят, по словам бабушки, над Юрой отец и мать, — это прежде всего, а потом уж Николай, Надя и, конечно же, она, бабушка, которая будет мстить за Цыбульку Юре до конца дней своих. Всё для Цыбульки складывалось хорошо: Юра будет жестоко наказан, а он, Цыбулька, станет наслаждаться лимонадом, шоколадными конфетами и мороженым. В сопровождении бабушки Цыбулька направился в дом за обещанными конфетами, которые бабушка прятала в сундук под замок. Совсем случайно бабушку осенила замечательная мысль. Она оглянулась и увидела Юрины глаза, следящие из-за плетня:

— Я отцу расскажу. Он тебя напрочь не возьмёт с собой!

Вот и всё наказание, но тяжелее для Юры не придумаешь. Он перестал прятаться, нехотя собрал граблями солому, подмёл метлой двор, принёс воды из колодца и уселся на куче хвороста.

Солнце низко повисло над лесами, и воздух словно погустел, а прозрачное небо медленно наливалось молочной белизной, сквозь которую на востоке прорезался остроносый голубой месяц. Юра уснул. И видел он во сне живое дерево, у которого слегка покачивались прозрачные листочки, светящиеся внутренним светом. Стоило подуть лёгонькому ветерку, как листочки начинали звенеть, и это была такая музыка, что слаще сна, удивительная мелодия разливалась по ближнему колку, по дальним лесам, и всё живое притихло, все слушали музыку. Юра пригляделся и что же увидел: в каждом листочке словно отец проглядывал изнутри, смотрел на сына и улыбался. «Так вот, — подумал Юра во сне, — что я там вижу». Он крепко спал, и его долго не могли разбудить, пока отец, вернувшийся с работы, не унёс его в дом сонного. Всю ночь Юра слушал необыкновенный звон светящихся листочков живого дерева.

Утром Юру с трудом разбудили. За столом сидели Николай, Надя и Цыбулька, который что-то шептал Николаю на ухо, при этом хитро улыбаясь. Надя сосредоточенно читала географию и одновременно ела, а бабушка глядела в окно на ходивших по двору кур, пытаясь определить, какая из них сегодня снесёт яйцо, но вот её внимание привлекла отчаянно жужжавшая в паучьей сети муха.

— Один вред от её-то, а вить жалко, живая тварь, — проговорила виновато бабушка и освободила муху. — Сама убиваю, а вот как увидела, над ей-то паук, нехристь окаянный, измывается, жалость одолела.