Андреас Штайнхёфель - Рико, Оскар и тени темнее темного

— Не-е-е.

— Голодный, значит?

— Ясное дело.

— Ладно. Сделаю нам рыбные палочки.

Она исчезла в кухне. Я бросил рюкзак через открытую дверь в мою комнату, пошел за мамой, уселся за обеденный стол и стал смотреть.

— Мне нужно тебя кое о чем спросить, Рико, — сказала мама, растапливая масло на сковородке.

Моя голова автоматически вжалась между плечами. Когда мама меня о чем-то спрашивает и при этом называет по имени, это значит, ее что-то тревожит, а когда ее что-то тревожит, это чаще всего имеет под собой серьезную причину. Серьезную — я имею в виду, вескую. Ну а «веская» — это значит, что шарики в лотерейном барабане непременно запрыгают.

— Про что? — спросил я осторожно.

— Речь идет о Мистере 2000.

Мне очень захотелось, чтобы рыбные палочки были уже готовы.

Самый распоследний дурак мог предвидеть, во что выльется этот разговор.

Мама открыла холодильник и принялась царапать и ковырять ножом в морозилке, где под слоем синего льда примерзла упаковка рыбных палочек.

— Он опять освободил ребенка, — продолжала она. — На этот раз того, которого похитили в Лихтенберге. Это уже пятый. А предыдущий был…

— Из Веддинга, я знаю.

А еще трое до того — из Кройцберга, Темпельхофа, Шарлоттенбурга.

Три месяца весь Берлин только и говорит, что о Мистере 2000. По телевизору передавали, что это, наверно, самый хитрый похититель детей всех времен. Некоторые еще называют его АЛЬДИ-похитителем, потому что его похищения такие недорогие — как товары в супермаркетах сети АЛЬДИ. Он заманивает маленьких мальчиков и девочек в машину и увозит их, а потом пишет родителям письмо:

«Дорогие родители, если вы хотите получить назад вашу маленькую Люсиль-Мари, это обойдется вам всего в две тысячи евро. Подумайте хорошенько, стоит ли ставить в известность полицию из-за такой смешной суммы. Если вы это сделаете, то получите вашего ребенка назад только по частям».

До сих пор все родители извещали полицию лишь после того, как платили выкуп и наконец-то получали ребенка назад целиком. Но весь Берлин ждет того дня, когда родители маленькой Люсиль-Мари или какого-нибудь Максимилиана лажанутся и ребенка им доставят домой не полностью. Может, какие-то родители обрадуются, что их ребенка похитили, и поэтому не дадут ни цента выкупа. Или они бедные, и у них есть только пятьдесят евро или чуть больше. Если Мистеру 2000 дать только пятьдесят евро, от ребенка, наверно, останется только одна рука. Интересно, что он тогда возвратит — руку или все остальное. Скорее всего — руку, это незаметнее. Кроме того, на большую посылку с остатками ребенка ушли бы все пятьдесят евро.

Во всяком случае, я считаю, что две тысячи евро — это ужасно много денег. Но в случае крайней необходимости, так однажды объяснил мне Бертс, любой соберет нужную сумму, нужно только очень захотеть. Бертс изучает Эммм Биии Ааай, это что-то связанное с деньгами, так что он должен в таких вещах разбираться.

— У тебя есть две тысячи евро? — спросил я маму. Точно ведь никогда не знаешь. В случае крайней необходимости я бы разрешил ей взломать мой рейхстаг. В его стеклянный купол бросают монеты, там есть щель.

Рейхстаг у меня с тех пор, как я научился думать, и я надеюсь, что уже накопил хоть на одну руку или ногу. За двадцать или тридцать евро у мамы осталось бы тогда хоть маленькое воспоминание обо мне.

— Две тысячи? — сказала она. — Что, я разве похожа на такого человека?

— А ты смогла бы их собрать?

— Для тебя? Даже если мне придется для этого кого-нибудь убить, солнышко.

Раздался треск, и толстая глыба льда приземлилась на кухонном полу. Мама подняла ее, фыркнула и бросила в раковину.

— Морозилку нужно срочно разморозить.

— Ростом я не такой маленький, как другие дети, которых он уже похищал. И я старше.

— Да, знаю.

Мама надорвала упаковку палочек.

— Все-таки надо было в последнее время тебя каждый день отводить в школу и забирать оттуда.

Мама работает до самого утра. Возвращаясь домой, она приносит мне булочку, целует меня перед тем, как я отчаливаю в Центр, а потом укладывается спать. Встает она чаще всего только после обеда, когда я уже давно дома. С отведением меня в школу и забиранием оттуда ничего бы не вышло.