Леонид Влодавец - Клад под могильной плитой

— Ладно тебе, бабка! — усмехнулся дядя Коля. — Это ж понарошку, игра такая!

Тем временем дядя Толя с помощью трафарета нанес нужные названия на носы байдарок и сказал:

— При спуске кораблей на воду положено разбивать шампанское о форштевни, но шампанского у нас нету, а форштевни резиной обтянуты — об них ничего не разобьешь как следует.

— Еще из пушки положено стрелять, — напомнил Сережкин папа.

— А из двустволки сойдет? — дядя Толя расчехлил ружье.

— Если лесник не заругается… — усмехнулся профессор Рябцев.

— Не заругается! — уверенно сказал дядя Толя. — К тому же я холостыми стрелять буду.

Бах! Бах! — оба ствола ружья грохнули в небо, возвещая о том, что эскадра отправилась в дальнее плавание…

Как и предполагал дядя Толя — его все как-то без специальных выборов признали «адмиралом», — первые три километра вверх по Новице эскадра прошла на буксире. К «Старой черепахе» — мотор, как известно, только у нее имелся — привязали «Викторез», к «Викторезу» — «Джульетту», к «Джульетте» — «Морского орла», а к «Орлу» — «Черного призрака».

— Неужели этот моторишка целый флот потянет? — засомневался дядя Витя. — Сколько в нем лошадиных сил?

— Две с половиной, кажется… — ответил дядя Толя.

— Ну да, две лошадиных и одна ослиная! — захохотал дядя Олег со своей лодки.

Однако, когда моторчик затарахтел, то оказалось, что караван из пяти лодок, хоть и не очень быстро, но движется против течения.

Сережке, конечно, понравилось ехать. Бензиновый выхлоп у мотора был небольшой, и пока его доносило до «Джульетты», он уже почти не чувствовался. Тарахтение моторчика тоже было не сильное, скорее на жужжание похоже, но не такое противное и назойливое, как у мух. Оба берега, поросшие кустами, то сходились поближе друг к другу, но не меньше, чем метров на двадцать, то расходились в стороны, но все-таки не шире, чем на полсотни метров. Резких поворотов река не делала, и Сережка все время видел все лодки, которые шли впереди и позади «Джульетты».

Вот так и проплыли целый час, пока не оказались у речной развилки. «Старая черепаха» свернула вправо и втянула караван в Старицу. Затем дядя Толя выключил «Тюммлер» и отдал якорь, то есть выбросил за борт увесистый камень с привязанной к нему веревкой. После этого он подождал, пока течение подгонит к «Черепахе» остальные байдарки и объявил:

— Сейчас отвяжем буксиры и пойдем на веслах. Грести все умеют по-разному, сила тоже не у всех одинаковая, поэтому одним будет легче, другим труднее. Конечно, мы поплывем по течению, то есть особо надрываться не придется, но и надеяться на то, что течение само куда надо вывезет — не советую. Во-первых, на Старице полно всяких проток, рукавчиков и заводей, заросших камышами — запросто можно заплутать. Во-вторых, если свернете не туда, можете попасть на острые камни, напороться на коряги и продырявить лодку. Так что лучше всего держаться за мной, пока я еще сам дорогу знаю, не обгонять, не отставать и не устраивать гонки.

— Ты же говорил, что только на два километра в глубь Старицы совался, — напомнил дядя Витя с борта «Виктореза». — Значит, дальше, после этих двух километров, ты тоже не знаешь дороги?

— Вот когда эти два километра проплывем, еще раз соберемся и обсудим, куда и как дальше двигаться.

Веревки, соединявшие байдарки, отвязали, дядя Толя поднял свой каменный «якорь», и они с тетей Катей и Зойкой взяли в руки весла. Р-раз! — все трое сделали гребок с левого борта. Два! — то же самое с правого. Неторопливо, размеренно — и лодка пошла вперед ровно, как по ниточке, хотя после того, как они мотор из воды подняли, никакого руля у байдарки не было.

«Викторез» тоже пошел следом. У него тоже имелось три весла, которыми орудовали дядя Витя, тетя Клава и Таська, а Татаська важно сидела впереди и рулила баранкой. Конечно, ей все время, то есть когда надо и когда не надо, хотелось покрутить свой штурвал, а потому лодка, как выразился Сережкин папа, «рыскала на курсе», то есть поворачивала нос то вправо, то влево. Впрочем, она и без Татаськиных фокусов все равно бы дергалась из стороны в сторону. Дело в том, что загребать одновременно дядя Витя, тетя Клава и Таська еще не научились. Как объяснял Сережке папа, изучавший все эти премудрости по книжке, тот гребец, который сидит впереди, должен задавать темп работы веслами, а остальные, сидящие позади, — этот темп выдерживать. Но впереди на «Викторезе» сидела Таська, которая махала веслом как бог на душу положит, и приноровиться к ее гребкам ни мама, ни папа не могли. Они даже веслами друг о друга стукались, потому что когда Таська загребала веслом, тетя Клава свое весло уже поднимала из воды, а дядя Витя опускал весло в воду с другого борта.