Эндрю Лейн: Черный лед

Ты наверняка будешь рад узнать, что я договорился о продолжении твоей учебы на дому. Как я понимаю, новость о том, что тебе не придется возвращаться в Дипдинскую школу, не станет для тебя таким уж сильным потрясением. Амиус Кроу и дальше будет знакомить тебя с практической стороной жизни и развивать твои физические навыки, а дядя Шеринфорд согласился взять на себя твое религиозное и литературное образование, так что открытым остается лишь вопрос с математикой.

Я подумаю над этим и дам тебе знать, когда приду к определенному решению. Конечно, наша цель состоит в том, чтобы в течение ближайших лет подготовить тебя к поступлению в университет. В свое время мы обсудим, что ты предпочтешь — Оксфорд или Кембридж.

Кстати, сегодняшним утром я получил письмо от отца. Должно быть, он отправил его из Индии сразу, как только приехал. В письме он перечисляет все, что происходило с ним во время путешествия. Ты наверняка захочешь прочесть его сам и не удовольствуешься моим пересказом, так что приглашаю тебя завтра отобедать вместе (естественно, в моем клубе).

Пожалуйста, передай приглашение мистеру Кроу: я хочу обсудить с ним некоторые детали, касающиеся твоего обучения. Утренний поезд в девять тридцать из Фарнхема доставит вас на вокзал Ватерлоо как раз вовремя, чтобы я смог встретиться с тобой в двенадцать часов пополудни.

С нетерпением жду встречи и надеюсь услышать от тебя обо всех событиях, которые произошли с тобой со дня нашего расставании.

— Что-нибудь интересное? — спросил Амиус Кроу.

— Мы отправляемся в Лондон, — улыбаясь до ушей, ответил Шерлок.

После обеда Шерлок отправился верхом в Фарнхем под мелкой моросью. Дорога была скользкой, в канавах начали образовываться лужи, а мелкие холодные капли падали прямо за шиворот, как он ни старался поднимать и подворачивать воротник. Ехал он на той же лошади, которую когда-то угнал у барона Мопертюи, — Шерлок так до сих пор и не удосужился подобрать ей кличку. Он никак не мог понять, зачем люди вообще дают клички животным. Ведь лошади все равно, называют ее по имени или по номеру… или вовсе никак. Обращение по имени требует определенного понимания и равенства, которого на самом деле нет. Звери — это звери, а люди — это люди.

Пока лошадь трусила по дороге к городку, Шерлок думал о необъяснимой разнице между различными домашними животными. Если можно есть корову — в виде бифштекса, то почему нельзя есть лошадиное мясо? Никакой логической причины в этом нет — насколько он знал, конина вовсе не ядовита. И наоборот, если никто не готовит еду из кошек и собак, то почему бы не избавить от забоя кроликов? Никакого смысла в этом нет. Как будто кто-то разделил все животное царство и сказал: «Вот этих можете есть сколько душе угодно, а этих — только гладить, выгуливать, заботиться о них и хоронить, когда они умрут».

Чувствуя, как одежда пропитывается водой, Шерлок размышлял о том, есть ли такие же нелогичные правила и в других странах. Может, где-то едят лошадей и собак, а коров считают священными животными? В таком случае можно сделать вывод, что это разделение или субъективно, или случайно. Но если закон везде одинаков, значит, в самой человеческой природе заложено отношение к корове как к еде, а к лошади — как к другу.

Шерлок задумчиво потрепал кобылу по шее. А он сам смог бы съесть ее мясо? Смог бы усесться за стол перед тарелкой с сочным бифштексом, зная, что всего лишь несколько часов назад скакал верхом на том самом животном, из которого вырезали этот бифштекс? Рассуждая логически, почему бы и нет? — но, представив себе это, Шерлок ощутил прилив брезгливости. Может, если бы он умирал от голода… Может, если бы они с лошадью попали в буран и единственным способом выжить было бы приготовить и съесть эту лошадь… Вот тогда это было бы разумно.

Пока лошадь цокала копытами по окраинным улицам Фарнхема, Шерлок задумался еще кое о чем, гораздо более серьезном. Если он в принципе способен съесть своего коня, то почему не друга? А если бы они с Мэтти попали в снежный буран… Шерлоку стало тошно от одной этой мысли, и он сразу же отогнал ее, но какое-то сомнение у него оставалось. Если мыслить логически, можно представить себе некую шкалу, скажем от насекомого к человеку, и расположить на ней всех животных в зависимости от их умственных способностей. Рыбы и лягушки, пожалуй, окажутся ближе к насекомым, а собаки и кошки — к людям. Не об этом ли писал мистер Чарлз Дарвин в своей книге «О происхождении видов» — той самой, которую так ругал дядя Шеринфорд за обедом пару недель назад? Люди, если верить Дарвину, просто другой вид животных, и в них нет ничего особенного или данного от Бога. Но если вынести за скобки религию, если принять, что люди — такие же животные, только умеющие пользоваться инструментами и говорить, то почему нельзя есть людей, как мы едим коров?