Анелюс Маркявичюс - Призраки подземелья

— Настоятель! Да ведь это же его, Пуртокаса, жена приходила. Помните — такая круглолицая, плакала и страшные вещи рассказывала. На смертном одре лежит и бранится, не приведи господи, а о святом причастии и слышать не хочет… — Пономарь даже перешел на шепот.

— А, этот безбожник-учитель! — воскликнул ксендз. — Этот!.. Помню. А больше она не приходила? Может быть, он уже помер и погребен без нашего ведома и без причастия?

— Ну уж где там! — махнул рукой пономарь. — Такая богобоязненная женщина. Пришла бы…

Отпустив пономаря, Кряуна некоторое время стоял в задумчивости: «Пуртокас, Пуртокас. Придется пойти к нему. Может быть, и удастся что-нибудь разузнать об этой рукописи».

Приоткрыв дверь гостиной, настоятель громко крикнул:

— Розалия, мирское платье, да побыстрей!

Без звука проскользнула в комнату Розалия, неся черный костюм и жесткий белый воротник.

— Уходите, настоятель?

— Ухожу, Розалия, ухожу!

— А ужин?

— Потом ужин, потом, Розалия. А сейчас оставь меня.

Розалия тихо вышла. Ксендз быстро сменил сутану на пиджак, надел белую полотняную шляпу, взял украшенную резьбой трость с серебряным набалдашником. Теперь он, пожалуй, ничем не отличался своей внешностью от других людей, вышедших в этот теплый летний вечер погулять. Обычный старик, каких тысячи.

Ксендз Кряуна был один из тех священнослужителей, которые требовали от верующих в первую очередь послушания и абсолютной преданности церкви. Ты можешь быть грешен, можешь погрязнуть в пороках, но если ты преклоняешься перед церковью, веришь в милосердие божие, — все тебе будет отпущено. Это стало главной заповедью Кряуны еще в те годы, когда он был профессором духовной семинарии. Правда, перейдя в пастыри, Кряуна убедился, что не так-то просто разобраться, насколько предан вере тот или иной человек из его паствы и верит ли он вообще. Многие из тех, кто исправно посещал костел и ходил к исповеди, дома были настоящими безбожниками. А кроме того, Кряуна заметил, что многие люди очень уж легко отказываются от веры, от церкви — от всего, что, казалось, вросло в душу, без чего и жить невозможно. Когда-то он думал, что и литовская деревня, и город насквозь религиозны. Верующие — твердокаменны, и их веры хватит на долгие столетия. Но жизнь опровергала эти надежды. И все-таки Кряуна не отказался от своих взглядов, а может быть, уже и не мог отказаться. Кровь закипала у него в жилах, когда он слышал безбожные речи, сомнения в каком-нибудь из догматов вероучения [18] До́гматы вероучения — основные положения религиозного вероучения, которые объявляются церковью непререкаемыми божественными истинами, данными людям самим богом. . То, что в руки этого безбожника Пуртокаса попала рукопись, особенно взволновало ксендза.

Очутившись перед дверью Пуртокасов, он решительно нажал кнопку звонка рядом с табличкой. Дверь быстро приоткрылась. Женщина с круглым лицом изумленно смотрела на ксендза, забыв, что гостя прежде всего следует пригласить в дом.

— Не узнаешь, дочь моя? — спросил Кряуна и, приоткрыв дверь пошире, переступил порог.

— Отец настоятель! Пожалуйста, входите! — смущенно отступила хозяйка в сторону, пропуская ксендза.

— Пришел навестить больного. Как он? Надеюсь, в добром здравии? — остановился ксендз.

Женщина прикрыла дверь.

— Слава богу, выкарабкался из этой болезни, ходит уже.

— Ну видишь, сказал я, что поправится, ему и лучше, — заметил ксендз. — Недаром столько молитв во здравие его вознесено было. Все в руце божьей. Так где же он, веди!

— С ним самим хотите повидаться? — Женщина испуганно смотрела на пастыря: кто знает, как подействует этот визит на больного.

Она медленно шла по коридорчику, потом через комнату, притихшая, сосредоточенная. Перед матерчатой шторой, заменяющей дверь, она нерешительно остановилась.

— Каспарас, у нас гость. Настоятель наш пришел.

Пуртокас, сидевший на диване и рассматривавший старые литографии, быстро обернулся и, увидев идущего к нему ксендза в мирском платье, встал и сухо поклонился.

— Добрый вечер, — сказал ксендз, впервые в жизни почему-то не восславив в приветствии господа. — Простите, почтеннейший, что помешал, и, ради бога, садитесь, садитесь, не утомляйтесь… Вы же после болезни, — добавил он тем вкрадчиво-покровительственным тоном, который сразу дает духовным особам некое превосходство над мирянами.

Пуртокас почувствовал это, и его охватила досада. Слишком многое повидал в жизни учитель, чтобы верить в то, что ксендз явился к нему лишь из человеколюбия. Не хватало еще, чтобы эти черные вороны повадились ходить сюда и выражать свое сочувствие. Но так или иначе, это был гость, поэтому он сдержанно спросил: