Лемони Сникет - Кошмарная клиника

— Я соображаю, заезжать нам в дверь, на которой висит табличка «Отделение Заразной Сыпи», или продолжать спуск.

— Длин! — вскрикнула Солнышко, желая сказать «Мы не можем продолжать спуск — смотри!»

Клаус посмотрел, и даже Вайолет, с трудом сосредоточив взгляд, посмотрела вниз, куда показывала Солнышко. Там, ниже следующей площадки, колыхалось оранжевое зарево, как будто оттуда, из подвала больницы, вставало солнце, а вверх уже вились струйки черного дыма, похожие на щупальца какого-то призрачного существа. Именно такое зловещее зрелище преследовало Бодлеров во сне с того рокового дня на пляже, с которого начались все их беды. Трое детей в оцепенении глядели на оранжевое зарево и черные щупальца и размышляли обо всем, что они утратили именно из-за того, на что смотрели.

— Пожар, — слабым голосом пробормотала Вайолет.

— Да, — ответил Клаус. — Он ползет вверх по лестнице. Придется повернуть назад.

Сверху до Бодлеров донесся рев толстяка и голос бородатого волонтера:

— Мы вам поможем их поймать. Идите вперед, сэр… или мадам? Не разберу.

— Нельзя, — сказала Солнышко.

— Да, знаю, — ответил Клаус. — Нельзя подняться наверх, и нельзя спуститься вниз. Остается идти в Отделение Заразной Сыпи.

Приняв такое опрометчивое, стремительное, как высыпание сыпи, решение, Клаус завернул каталку и вкатил ее в дверь, как раз когда в динамике зазвучал голос Маттатиаса.

— Говорит Маттатиас, Зав Человеческими Ресурсами, — заговорил он торопливо. — Все помощники Доктора Флакутоно продолжают искать детей! Все остальные собираются перед зданием больницы. Либо мы поймаем убийц, когда они попробуют выбраться из здания, либо они сгорят дотла!

Дети въехали в Отделение Заразной Сыпи и увидели, что Маттатиас прав. Каталка мчалась по коридору, в конце которого виднелось еще одно оранжевое зарево. Позади себя дети опять услышали рев, это раскормленный громадина ковылял вниз по лестнице. Дети попали в ловушку — они застряли в середине коридора, который вел либо к гибели в огне, либо в лапы Олафа. Клаус спустил ноги и остановил каталку.

— Надо спрятаться, — сказал он, спрыгивая на пол. — Дольше разъезжать становится слишком опасно.

— Где? — спросила Солнышко, когда Клаус снял ее с каталки.

— Где-нибудь поблизости, — ответил он, беря Вайолет за руку. — Наркоз отходит медленно, Вайолет далеко не пройти.

— Я… попробую, — пробормотала Вайолет и, пошатываясь, сошла с каталки, опираясь на Клауса.

Оглядевшись, дети увидели на ближайшей двери табличку «Кладовая».

— Глейноп? — спросила Солнышко.

— Придется, — с сомнением ответил Клаус и открыл дверь одной рукой, так как другой поддерживал Вайолет. — Не знаю уж, что там делать, но, по крайней мере, укроемся на несколько минут.

Клаус с Солнышком помогли старшей сестре войти туда, после чего заперли дверь изнутри. Если не считать небольшого окошка в углу, кладовая выглядела точно так же, как та, где Клаус и Солнышко расшифровывали анаграмму в списке больных. Помещение было небольшое, с потолка свисала одна тусклая лампочка, на крючках висели белые халаты, имелась ржавая раковина, стояли большие жестяные банки с супом-алфавитом и небольшие коробки с резиновыми бинтами. Но на этот раз все эти запасы не казались младшим Бодлерам средствами для разгадывания анаграмм или для перевоплощения в профессиональных медиков. Клаус и Солнышко смотрели то на все эти предметы, то на свою старшую сестру и с чувством облегчения замечали, что лицо у Вайолет уже не такое бледное и глаза более осмысленные, и это были добрые признаки. Однако старшей из Бодлеров требовалось как можно скорее окончательно прийти в себя, так как предметы, заполнявшие кладовую, все меньше походили на больничные запасы и все больше на изобретательские материалы.

В пятилетнем возрасте Вайолет Бодлер впервые победила в состязании изобретателей. С помощью сломанных оконных жалюзи и шести пар роликовых коньков она изобрела автоматическую скалку. Вешая ей на шею золотую медаль, одна из судей сказала: «Пари держу, ты способна изобретать даже со связанными за спиной руками», и Вайолет гордо улыбнулась. Она, конечно, поняла, что судья не собиралась ее связывать, она просто имела в виду ее мастерство, которое позволит ей изобретать даже в неблагоприятных обстоятельствах, то есть «несмотря ни на какие помехи». Правоту судьи Вайолет доказала десятки раз, изобретая что угодно — начиная с отмычки и кончая паяльной лампой — в самых неблагоприятных обстоятельствах, как то — страшная спешка или отсутствие необходимых инструментов. Но сейчас Вайолет сознавала, что более неблагоприятных обстоятельств, чем медленно отходивший наркоз, мешавший ей разглядывать предметы в кладовой и вникать в то, что говорят ее младшие родственники, у нее еще не было.