Олег Шмелев: Три Черепахи

– Как выглядел?

– Вот, я записал. – Марат достал из кармана блокнот, полистал его и раскрытым протянул Баскову.

Запись была краткая: «Шатен, глаза серые, нос прямой, лоб морщинистый, лицо бледное. Лет – приблизительно пятьдесят пять. Голос низкий. Производит впечатление интеллигентного человека».

– Долго он сидел? – спросил Басков.

– Часа два или три.

– Про жизнь разговора не было?

– Она же сказала, Алексей Николаевич: он не в духе был. Даже с соседями по столику ни слова, Она очень наблюдательная оказалась.

– Официантки вообще народ наблюдательный. Что дальше?

– Он когда звонить выходил, чемоданчик с собой брал. А официантке сразу задаток дал – двадцать пять рублей.

– Сколько же раз выходил?

– Пять или шесть.

– А когда совсем ушел?

– Вот тут-то и интересно, Алексей Николаевич. Она говорит, расплатился он примерно в половине одиннадцатого, она сдачу отсчитала, он оставил рубль на чай и ушел. И не очень пьяный был. А уже перед самым закрытием она его увидела у окошка буфетной, где спиртное выдают. Значит, где-то с часик побродил, а потом решил добавить.

– Буфетчицу ты навестил?

– А как же! От официантки – прямо к ней. Пожилая такая женщина, но память тоже хорошая.

– Ну-ну… И что она запомнила?

– Чемоданчик четко узнала. Портрет описала точно так, как и официантка. Он попросил налить двести коньяка, объяснил, что торопится, и за столик уже поздно было садиться. Ну она велела ему из мойки фужер принести, налила, он выпил, минералкой запил.

– Между прочим, откуда он деньги доставал, когда расплачивался? Бумажник у него был? Или как? Марат улыбнулся, довольный собой.

– Это я тоже догадался спросить. И официантка и буфетчица точно запомнили: просто из кармана вынимал, из правого брючного кармана.

Басков взял карандаш, вырвал из настольного календаря – откуда-то из апреля – неисписанный листок.

– Давай теперь посчитаем, – сказал он. Марат поднялся со стула, встал у него за правым плечом.

– Предположим, в буфете пил он пятизвездочный коньяк. Сколько это будет?

– Там же с наценкой. Сто граммов – трешник.

– Так. Пишем: шесть рублей. Плюс четыреста граммов водки по рубль двадцать. Пишем: пять рублей. Кладем на закуску два рубля, плюс – на чай. Итого – четырнадцать. Что же получается?

– А что, Алексей Николаевич? – не понял Марат.

– Протокол осмотра места происшествия читал?

– Читал.

– Сколько там у него в карманах денег нашли?

– Рубль, кажется.

– Вот именно – всего лишь рубль, один целковый.

А должно быть по крайней мере десять. Ведь он с официанткой четвертным расплачивался. Так?

– Так, Алексей Николаевич.

– Тебе это ни о чем не говорит?

– Обчистили до копейки. Значит, нападение с целью ограбления?

– Ну, сам понимаешь, игра с паспортом тут, наверно, не последний момент, но деньги нападавшему тоже нужны были.

Марат заговорил тихим, словно извиняющимся голосом, как делал всегда, когда осмеливался выдвигать собственные соображения.

– Алексей Николаевич, а если предположить, что никакой игры с паспортом не было? Может, он сам его присвоил…

Басков взглянул на Марата с любопытством.

– Предположить, конечно, можно, да нам с тобой лучше от этого не будет… Все равно личность установить надо, личность… И Балакина разыскать… И этого Чистого…

Марат задумчиво покивал головой.

– Да-а, тяжелый случай.

– Бывает хуже, но редко. А главное, дорогой мой Марат, тут есть какая-то особая тайна, и просто так ее не ухватишь.

Басков достал из сейфа дело Балакина, дал его Марату.

– Вот почитай-ка одно место. Про татуировки. Еще одну черепаху найдешь… Это, брат, загадочка первый сорт…

Марат читал, а Басков ходил из угла в угол.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул Марат, дойдя до черепахи. – Это же целый… целая… – Марат никак не мог подобрать нужного слова. Наконец нашел: – Это же целая головоломка.

– И опять же нам не легче, – сказал Басков, убирая дело. – Ладно, Марат, иди гуляй. До понедельника…

Было без двадцати девять, когда Басков вышел на улицу и пешком отправился домой. Начинало смеркаться, но жара еще не спала, дышалось на асфальте тяжело, и шел он неторопливо, так что к себе на Новослободскую попал к девяти.

Разделся, постоял под душем. Потом вскипятил чайник, заварил свежего чаю, открыл банку домашнего, еще прошлогодней варки, черносмородинового варенья и только собрался предаться желанному чаепитию, как зазвонил телефон.