Евгения Горская - Карма несказанных слов

– Как вы попали в институт? – спросил он, откусывая печенье.

– Хмельницкий у нас лекции читал. Я пришла давно, еще на третьем курсе.

– Нравится вам здесь?

Свою работу Лена любила. Она радовалась и даже гордилась, когда находила правильные решения и понимала, что мало кто мог бы сделать так же хорошо. Лена радовалась, когда люди, мнение которых она ценила и уважала, приходили к ней консультироваться, и она видела, что они тоже ценят и уважают ее мнение. И даже поиск решения, часто трудный, иногда изматывающий, любила тоже. Хотя, конечно же, бывали дни, когда ей не хотелось вставать в половине седьмого и делать что-то было лень, и рабочий день казался нескончаемым, и она потихоньку раскладывала пасьянс, пока никто не видит. Выходным она тоже радовалась как возможности не ходить на работу. Впрочем, последние полтора года она ничему не радовалась.

Работа спасла ее, когда жизнь с Павлом кончилась. И когда погибли родители.

– Когда как. – Она слегка пожала плечами и виновато улыбнулась. – Но вообще-то я привыкла, конечно.

– Платят нормально? – продолжал спрашивать Курганов.

– Кому как. Кто работает, тем нормально. – Она почему-то задумалась перед тем, как ответить, как будто не знала, какие в институте зарплаты.

– А что, можно не работать? – удивился он. Солнце било в окно, и ее волосы казались рыжими, как вчера. Что-то странное с ним творилось, что-то необычное слышалось ему в самой обычной беседе. И это необычное манило и пугало одновременно.

– Нельзя, конечно, но… По-разному бывает. Раньше платили мало. То есть нужным сотрудникам приплачивали, а остальным мало платили. Ну, и обидно было работать. Так и сложилось… – Лене вдруг стало жалко женщин, которые растеряли все, что умели когда-то, и провели свою жизнь за разговорами, и теперь в любой момент их могут уволить.

– Что сложилось?

– Ну… жизнь.

– Жизнь складывается так, как мы ее складываем, – сказал Сергей неожиданно резко, как будто долго с кем-то спорил об этом, но оппонента так и не убедил.

– Нет, Сергей Александрович, – не согласилась Лена и покачала головой. – Не всегда.

– Да, Елена Владимировна. Всегда.

Вечернее майское солнце било прямо в окно, и ее волосы теперь казались огненными, как нимб. Как же узнать, есть ли у нее кто-нибудь? Если есть, он будет за ней ухаживать, и она предпочтет его, Сергея. Он ее завоюет. Как завоевывать женщин, Курганов не знал – инициатива давно уже была за ними, и все получалось как-то само собой. А цветы дарил, конечно. И провожал до дома.

– Нет, Сергей Александрович, вы не правы. Разные бывают… ситуации. – Лена все размышляла над его словами.

– Ситуации бывают разные, но как из них выйти, зависит от нас. И выходить надо достойно.

«Выходить надо достойно. А я достойно вышла из ситуации с Павлом? Я из нее вообще не вышла».

Сергей видел, что чем-то расстроил ее, и не знал, что делать. Ему хотелось сказать что-нибудь смешное, но в голову ничего не приходило, и неожиданно для себя он спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Да. – Она замолчала и, когда он уже решил, что ничего объяснять она не станет, продолжила: – У нас пропали приборы для военной приемки.

Он кивнул: больше часа проведя в кабинете Хмельницкого, он был в курсе немыслимой пропажи приборов. Он безошибочно угадал, что минуту назад она думала о чем-то другом, и вместе с тем понимал, что кража отчего-то тоже очень ее волнует.

– Так вот, один нашелся у меня в сейфе. В том самом, куда я вчера положила ваши документы.

Она помешивала в чашке пустой чай – Сергей уже знал, что чай она пьет без сахара, – и сосредоточенно смотрела в эту самую чашку.

– Надо изучить записи с камер наблюдения, – быстро предложил он. Еще Сергей хотел спросить, есть ли у нее враги, но это показалось ему совсем глупым, и он промолчал.

– Уже посмотрели, – она покивала, – там застывшая картинка. С половины восьмого до девяти, кажется.

– Значит, надо искать тех, кто связан с компьютерами охраны. Их не должно быть много. Найдут, – заверил он.

Она опять обреченно покивала, и Сергей неожиданно понял.

– Елена Владимировна, вы боитесь, что вы… под подозрением?

– Да. То есть нет. Я не думаю, что руководство меня подозревает. Просто… неприятно.

Он понял: она боится слухов и сплетен, не хочет, чтобы ее имя склоняли во всех закутках и курилках. Она подняла грустные глаза, и он почувствовал вдруг бешеную ненависть к тому, кто заставил ее мучиться тревогой и неизвестностью, а еще огромное желание защитить ее.