Принесли ткань для фитиля, выгнули из металлической пластины новую горелку, установив испаритель и бутылку, на этот раз под хвостовым крылом, подальше от топливных баков. Уотсон начистил новый солнечный отражатель - старый унесло ветром. Работали медленно, каждые несколько минут делая передышку. Когда приходилось выходить из укрытия, шли напрямую под палящим солнцем.
Моран взял из своего багажа бумагу и карандаш, уселся под крылом. Отметив крестиком место аварии и окружив его подковой дюн, он именами обозначил место трех могил: Сэм Райт, Ллойд Джонс, Отто Кепель. По другую сторону восточных дюн нарисовал скелет и пометил: верблюд. Поблизости нанес еще две могилы - Харрис, Лумис. Если им удастся выбраться, на поиски тел будет послана команда. Если они поднимутся в воздух и разобьются, но не сгорят, то эту карту найдут при нем, если их вообще найдут. На обратной стороне он дал подробные разъяснения, добавив в самом конце: "Кобб и Робертс потерялись где-то в южном направлении, в пределах ста миль от базы. По отдельности. Не захоронены".
Шатаясь, прямо под солнцем пошел в салон. Там, держа на коленях лист металла, сидел Стрингер, склонившись над бумагами и чертежами. У его ног лежали какие-то журналы и каталоги. Он был поглощен работой и не заметил, как Моран прошел между разломанными сиденьями к тому месту, где хранились бумаги Отто Кепеля и письмо, адресованное отцу, матери и Инге. Нож, зажигалку и ключи он тоже положил к себе в карман: семье, в ее горе, захочется иметь на память эти мелкие предметы, к которым прикасались его руки. Нож Моран очистил, и они никогда не узнают его последнего назначения. Письмо и листы полетных рапортов уложил вместе с картой.
Стрингер даже не поднял головы, когда штурман проходил мимо него. Сержант спал. Тилни лежал на спине с открытыми глазами.
- Мы улетим завтра? - спросил он.
- Ровно в восемь, малыш. Не опаздывай.
Моран заметил, что в глазах юноши больше нет страха. Видно, для страха, как и для горя, есть свой предел: душа, как и тело, способна самоизлечиваться. Или же его примитивная вера в бога, который и пальцем не пошевелил ради капитана Харриса, - воплотилась теперь в Стрингера, конструктор сейчас олицетворял ту сверхъестественную силу, которая способна их спасти. Можно найти с десяток объяснений, но это не так и важно, раз страх прошел.
- Лью, - Таунс не спал, хотя ночью работал больше других. - Я вот о чем думаю. Надо вернуть патроны в обойму.
Моран с подозрением посмотрел в красные глаза на старческом лице. Теперь с Таунсом было все в порядке.
- Надо, - кивнул он.
- Вы можете забыть, куда их сунули. Или там для них слишком жарко. Где бы они ни были, для них не место. Они должны лежать в обойме. Завтра они понадобятся. - Он отвернулся.
В глазах его не было ничего подозрительного, хотя они и покраснели от начинавшейся пустынной слепоты. Голос тоже был нормальным; нечеткость произношения объяснялась только жаждой. Опять он был собран, стал прежним Фрэнком Таунсом. В этом был смысл: нужно протянуть еще шесть часов на жаре, затем выдержать долгую ночь, да еще работать - и все это на нескольких глотках воды, которую, может, лучше и не пить, потому что она способна свести с ума. К утру они забудут о многом даже очень важном. К тому времени самолет, возможно, будет готов к полету, но без пиропатронов мотор не запустить. В этом был смысл, но... не потому завел об этом речь Таунс. Трудно, почти невозможно представить себе, чтобы он заговорил в таком духе: "Послушай, я признаю, что главный - Стрингер. Но я пилот, и завтра все будет зависеть от меня, от того, как я себя чувствую. Могу ли я уважать сам себя, если от меня прячут эти штуки, как спички от ребенка? Дай мне возможность снова поверить в себя".
В этом был смысл. Летчик должен знать, что ему доверяют. Риска теперь нет.
- Сказать по правде, Фрэнк, я даже забыл, что мы вытащили патроны. Возьми их в ящике для почты. - Таунс поднялся и пошел в салон, несмотря на предостережение Морана:
- Дождись, пока станет прохладнее. Сейчас там ад.
- Я должен сделать это сейчас. Спасибо тебе.
Он тотчас пожалел, что не послушался совета, но в душе чувствовал, что прав: надо сделать это сейчас, только тогда он сможет забыть и ужасный вопль, и звон разбитой лампочки, и самое страшное - выстрел Морана.
Патроны лежали там, где и сказал штурман, - все семь патронов для семерых.
Стрингер сидел в салоне, сосредоточившись над бумагами, разложенными на листе металла. Таунс увидел начерченные его рукой самолетные силуэты. Тут же лежали цветные каталоги с выведенным на них большими буквами фирменным названием: "КЕЙКРАФТ". Таунс что-то слышал об этом.
Читать дальше