Эллестон Тревор - Полет 'Феникса'

С того момента, как несколько минут назад на высоте пятнадцати тысяч футов они пошли по направлению ветра, курс лежал на запад. Насколько далеко увел он их, можно было рассчитать по указателю скорости и часам но без связи с землей они не могли знать фактическую скорость ветра. Индикатор скорости показывал. Если принять скорость ветра за 40, плюс-минус 10, то они плавно снижались со скоростью 160 миль в час. Вой ветра был теперь громче, но сила его, возможно, осталась прежней, так как замолкнувшие двигатели и более плотные по мере снижения тучи песка усиливали шум: надо учитывать и это.

Они сядут где-то в Центральной Ливийской пустыне - образ се заполнял сознание. Четырнадцать человек наверно смогут продержаться перу дней, имея при себе бутылки с водой плюс аварийный питьевой бак. Этого хватит. Долго сидеть на земле не придется: они приземлятся, укроют моторы и дождутся, пока утихнет буря. На это уйдет от трех до шести часов: в это время года бури бывают частыми, сильными, но непродолжительными. Когда ветер утихнет, они снимут оба карбюратора, чтобы очистить жиклеры от песка, потом соберут их, запустят и взлетят. С горючим хорошо. Смогут даже наладить антенну, если сохранилось гнездо.

Риск заключался в грунте. При неработающих моторах и речи не могло быть о том, чтобы попытаться с предельно малой высоты выбрать ровную полосу: им придется садиться вслепую и с первого раза, каким бы ни был грунт. Это мог быть и плотный улежавшийся песок с твердой коркой, но мягкий внизу, и выветренная каменистая осыпь, и песчаная дюна, и крутой склон плато высотой в тысячу футов. В этой желтой мгле он все равно не мог разглядеть грунт; но шасси придется выпустить, иначе им никогда не взлететь.

Соблазн посадить машину на фюзеляж очень силен. Он будет ему противиться изо всех сил. Потому что нужно не только сесть, но и взлететь. Ведь это самолет. В конечном счете, решать нужно будет самому: если кто-нибудь погибнет, виноват будет только он. Он должен был следовать правилам и взять курс на запасной аэродром в Эль Ауззад, когда сломалась антенна.

Моран занял свое место, закрепив дверь переборки в открытом положении: в случае неудачной посадки мог понадобиться выход. На его лице никак не отражался ход мыслей. Если они сядут на склон плато, так тому и быть; если при посадке повредят шасси и их не найдут - что ж, такова судьба. В такой момент легко быть фаталистом: это рассеивает страх и позволяет сосредоточиться на одном - как выжить. Так же просто все поставить на Франка Таунса.

Фрэнка считали неудачником. В каком-то смысле так оно и было: прослужив всю войну летчиком в Транспортном управлении, он уже через год после ее окончания командовал своим первым большим лайнером, летал на "Констеллейшенах", пока компания не перешла не новые "Суперы". Переучивание прошло без сучка: оба типа самолетов не очень различались. И тут он возомнил себя ветераном и позволил усомниться в компетентности экзаменаторов на каирской линии, дважды заваливших его на зачете по аварийному оборудованию. Большинству пилотов не нравилась практика таких экзаменов, но мало кто жаловался на провалы. Тогда-то и появилось первое пятнышко в личном деле Фрэнка.

В течение года он провалил еще два зачета и экзамен; хотя в ЮКА знали, что он первоклассный летчик, его предупредили, что такое отношение к тому, что он называл "возвращением в школу", чревато неприятными последствиями. Он заупрямился и провалил курс переучивания с двухмоторного на большой четырехмоторный ДС. Тогда компания перевела его на побочные маршруты, обслуживаемые "Вайкаунтами". Через год его попробовали перевести на "Комету", но он опять провалился. Он рассказывал Морану: "Знаешь, сколько приборов у этой проклятой машины? Они занимают весь потолок. Я летчик, а че органист в театре".

С 1958 года Фрэнк работает, куда пошлют: летает через моря и пустыни, в джунгли, куда ни придется. И уже шесть лет его личное дело безупречно. Переучиваться он не пытался - чтобы не "возвращаться в школу", - и летал в такую погоду, когда никто другой не осмелился взлетать, поднимал машину с пятачков среди леса и взлетных полос в пустынях и на болотах, с которых впору было стартовать одним птицам.

Правду говорил Фрэнк: он летчик старой школы, небо для него все равно что игровая площадка; но для новой школы он не годился, слишком стар - и не столько годами, сколько самим своим опытом: полет он чувствовал, что называется, задним местом и не нуждался в целой батарее приборов.