Андрей Троицкий - Награда для Иуды

– Моя фамилия Зеленин, – улыбнулся Барбер. – Я друг вашего покойного мужа. Близкий друг.

В эту минуту Чинцова вспомнила разговор с Мальгиным, его предостережения и пожалела, что, разорвав в клочки бумажку с его телефоном, бросила ее в корзину. Впрочем, все можно поправить. Телефон милиции она помнила, внизу вооруженная охрана. Но Чинцова из тех людей, кто может постоять за себя без посторонней помощи. Потому что она одна стоит целого взвода отборных омоновцев.

– И я его друг, – подал голос Чума. – Меня зовут Иван Иванович. Легко запомнить. Не слышали?

– К сожалению, не доводилась, – ответила Чинцова. Со всеми персонажами, вечно толкавшимися в ресторане возле покойного мужа она, разумеется, не могла быть знакома. – Вы по делу? Я прошу прощения, но у меня со временем напряженка.

– Разумеется, по делу, – кивнул Чума. – Мы просто так не ходим.

Барбер откашлялся и взял слово:

– Мы глубоко соболезнуем вам, – он посмотрел на увеличенную фотографию Полуйчика, висевшую над рабочим столом Чинцовой. – Это невосполнимая потеря для всех нас. Я не смог присутствовать на похоронах, потому что горестное известие застало меня за границей. Вася был самым честным, самым порядочным человеком, какого я только знал. И его место в моем сердце…

Иван Иванович кивал головой, хлюпал носом, вытирая его ладонью. Чинцова подумала, что определения «честный» и «порядочный» в данном случае не совсем подходят, потому что в этих добродетелях покойного Васю не заподозришь. Уместнее было бы назвать Полуйчика просто хорошим свойским мужиком. И еще она подумала, что мир состоит не из одних только проходимцев и взяточников, иногда, пусть не часто, встречаются и добрые люди, отзывчивые к чужой беде.

– Жаль, что в эти скорбные дни приходится вспоминать о деньгах, – продолжил Барбер. – И я бы не посмел в высокую минуту скорби затронуть эту низкую тему. Но попал в затруднительное положение. А Полуйчик, между прочим, остался мне должен некоторую сумму. И я бы хотел получить свои деньги обратно. Чем скорее, тем лучше.

– О какой сумме идет речь? – сухо спросила Чинцова. Слезы, набежавшие на глаза, высохли, а шальные мысли о человеческой доброте мгновенно выветрились из головы.

– Это расписка, которую я получил от Васи три года назад.

Барбер полез в карман, достал вчетверо сложенный листок бумаги, развернув, протянул хозяйке кабинета. Чинцова пробежала взглядом расписку, не поверила своим глазам и снова перечитала неровные строчки. Почерк, кажется, Полуйчика. Возможно, Вася, будучи совершенно пьяным, действительно написал эту глупость? Нет, даже в пьяном виде Полуйчик не способен на такое.

– Я ничего не понимаю, – сказала Галина Алексеевна. – Тут написано, что Вася берет взаймы у Зеленина, два миллиона долларов. Зеленин это, как я понимаю, вы? – Чинцова недобро глянула на Барбера. Тот кивнул в ответ. – То есть, вы хотите сказать, что мой покойный муж три года назад занял у вас два миллиона. Именно долларов? Не ошибаетесь?

– Ну, там же все написано, – ответил Барбер. – Чего же тут объяснять?

– Я бы посмеялась, если бы это была смешная шутка, – Чинцова бросила бумагу через стол Барберу. – Но смеяться не над чем. Я вдова, дважды вдова. А вы являетесь ко мне с этой филькиной грамотой, которая не имеет никакой юридической силы, которая даже у нотариуса не заверена. Знаете, как можно использовать эту бумажку по прямому назначению? Наверняка знаете. Если бы Вася был жив, он просто набил вам морду. Но я не мужчина, поэтому говорю: прощайте. И больше не напоминайте о своем существовании. У меня нет времени на циничные и злые розыгрыши.

Барбер сложил бумажку, опустил ее в карман и сказал:

– Полуйчик должен мне два миллиона баксов. И я их получу. Не нравится расписка? Тогда взгляните на это.

Он вытащил из кармана две фотографии и передал их Чинцовой, у которой снова закололо сердце. На карточках она увидела своего единственного сына Диму. Снимали в каком-то темном помещении, использовали аппарат со вспышкой. Дима сидел на ящике и держал впереди себя газету «Труд». Его губы распухли, видимо, от побоев, под правым глазом переливался сине-зеленый фингал, волосы были спутаны, а в глазах отражался звериный непередаваемый словами страх.

– Присмотритесь внимательнее, – сказал Барбер. – У него в руках сегодняшний номер газеты. Значит, ваш сын жив и относительно здоров. Если не считать гули под глазом.

– Что вы с ним сделали? – Чинцова спрятала под стол задрожавшие руки.