Евгения Михайлова - Город сожженных кораблей

– Извиняю. Ксюша, вопрос, конечно, дурацкий, но он давно сбежал? Как ты думаешь?

– Не меньше трех часов назад. Потому что нянечка утренние таблетки положила на тумбочку в девять. И стакан воды. Все на месте.

– Он мог не заметить.

– Ты прекрасно знаешь, что он все замечает. Допустим, таблетки не захотел, но пить он должен был хотеть. Ему кололи лекарства, которые вызывают жажду.

– Да… Значит, он хотел, чтобы все думали, что он в больнице, а он кому-то сюрприз поехал делать. О том, что случилось вчера, уже некоторые знают… Ну, что делать. Такая профессия. Или характер. Это не лечится. Ксюша, что с Артемом?

– Плохо пока. Парень подставился по полной. Пуля в сердце!

– То есть как? Как же он выжил?

– Бывает. Один вьетнамец прожил с пулей в сердце тридцать девять лет, мучился от боли, а достать ее было невозможно. Умер бы, пока доставали. Но все-таки нашли хирурга. И вытащили. Александр Васильевич вчера просто что-то невозможное сделал, когда надежды не было. Потом я видела, как он вышел из операционной и пошатнулся. За стенку держался. Первый раз такое видела. В общем, теперь организм молодой должен очень сильно поработать, чтобы выкарабкаться этому Артему.

– А Элиза?

– Ну, что Элиза?! Девушка амбициозная, старается держаться, но в жутком стрессе. Просилась к Артему, хотела навестить.

– Да???

– А что тут удивительного? Она из-за него человека грохнула. Ну, не совсем человека… Но ее отсюда твой муж в тюрьму, наверное, отправит, раз она под стражей. Себе бы стражу поставил!

– Как-то ты совсем к Сереже плохо относишься. Ну, не Сережа виноват, что она не защищалась, а уже в беззащитного человека стреляла. Но с этим можно работать. Я спросила, как ее здоровье?

– Избита, истерзана, сопротивлялась насилию. Ногти сломала под корень… Будем держать, пока не вылечим. Такую не отдадим.

– Ну, да. Это правильно. Артем обязательно должен увидеть ее. Это ему поможет.

– Голос у тебя какой-то… Ты расстроилась из-за того, что у тебя муж такой?

– Немножко. Но я в курсе. Позвонит, когда сможет. Я не буду, раз он даже от меня скрыл. Значит, никто не должен был знать.

– А я бы нашла и убила своего за такой фокус.

– Поэтому у твоего мужа таких фокусов быть не может, да?

– Поэтому я не замужем, Настя.

– Это решение потенциальных проблем, – рассмеялась Настя. – Ксюша, можно я буду звонить? Вдруг он вернется? Я это допускаю.

– Звони и допускай. А я думаю, что вернется только в том случае, если ему еще что-то прострелят.

– Ой, ты что!

– Ладно. Значит, не вернется. То есть – домой приедет. А до этого – звони, конечно.

Настя поехала дальше. Ее лицо оставалось спокойным, а глаза из бархатно-карих стали совсем темными и трагическими. Если бы Сережа знал, что такое для женщины – терять из виду своего мужчину… Но как он может это знать. Он не женщина. А она ему не расскажет. О том, что любые разлуки, самые естественные и короткие, переживает как болезнь и беду. А эти исчезновения, побеги на дело… Позвонить? Нет, конечно. Он сказал ей, что будет долго спать, а сам с вечера, конечно, что-то придумал. И она не должна была об этом знать. Потом узнает, почему.

Она припарковалась во дворе красивого дома, позвонила Лидии, та назвала подъезд и открыла его дверь. Квартира была на втором этаже, всего одна. Лидия стояла на пороге в черном кимоно. Настя вошла в просторный холл и сразу увидела за спиной Лидии огромный красивый фотопортрет. Женщина – греческая богиня, чем-то похожая на Лидию, поражала необычной красотой и скрывала свои тайны.

– Какой чудесный портрет. Это вы? – Настя посмотрела на опухшее, желтоватое лицо Сикорской, мешки под глазами, в которых утонули небольшие темные глаза.

– Что смотришь: поплохела, думаешь, тетка? Бывает. И у таких красоток, как ты, не всегда хорошие дни.

– У меня не очень хороший, – сказала Настя. – Можно куда-то пройти, поговорить?

– А чем тебе здесь плохо? – Сикорская показала Насте на кресло. Сама взяла с тумбы стакан с остатками виски, сделала последний глоток и налила еще из графина. – Тебе не предлагаю. Ты за рулем и при исполнении.

Настя кивнула, глядя на нее задумчиво. Она нетрезвая гораздо в большей степени, чем это казалось по телефону. Пила, видимо, все время, пока Настя ехала.

– Лидия, – сказала она, – вы спросили у меня, жив ли Васильев? Откуда вам известно, что он ранен?

– А что, такой секрет? Да звоню я каждый день в контору твоего мужа. Спрашиваю, что они сделали, сидит ли уже хоть кто-то за убийство моей дочери. Мне и рассказывают последнюю информацию. Они обязаны. Я – пострадавшая. – Последнее слово она произнесла заплетающимся языком.