Мелани Раабе - Западня

Мой мир обходится всего несколькими красками.

Музыка – мое убежище, мой досуг – фильмы, книги – любовь моя и моя страсть. Но убежище – музыка. Когда я игрива и весела, что, как известно, случается редко, я ставлю одну из заветных пластинок – Эллу Фитцджеральд или Сару Воан, – и тогда у меня такое чувство, как будто кто-то еще радуется вместе со мной. А когда мрачна и подавлена, тогда со мной вместе страдают Билли Холлидей или Нина Симон. И иногда они даже чуть-чуть утешают меня.

Я стою в кухне, слушаю Нину и ссыпаю пригоршню кофейных зерен в свою маленькую старомодную кофемолку. Наслаждаюсь запахом кофе, крепким, темным, бодрящим. Начинаю перемалывать зерна, медленно поворачивая ручку. Мне нравится этот потрескивающий хруст. Наконец открываю маленький деревянный ящичек с намолотым кофе и засыпаю его в фильтр. Когда я одна и варю кофе только себе – а по большей части только так и бывает, – тогда я все делаю руками. Засыпать, помолоть, пересыпать, вскипятить воду, залить и следить, как непрерывно и медленно капля за каплей наполняется чашка, – это ритуал. Человеку, который ведет такой размеренный образ жизни, как я, лучше уметь радоваться маленьким радостям.

Опорожняю фильтр, рассматриваю черную жидкость в чашке, сажусь за кухонный стол. Запах крепкого кофе немного успокаивает меня.

Через окно в кухне видна подъездная дорожка к дому. Она выглядит вполне безмятежно. Но скоро на ней появится монстр из моих снов. Он позвонит в дверь, и я открою. От этих мыслей мне становится страшно.

Попробовала кофе, скривилась. Обычно я его с удовольствием пью без всего, но сегодня мне он кажется слишком крепким. Достаю из холодильника сливки, которые держу для Шарлотты или гостей, добавляю в чашку. Зачарованно слежу за сливочными облачками, которые клубятся в чашке, то сливаются, то разбегаются, абсолютно непредсказуемые в своих движениях, как расшалившиеся дети. И мне становится ясно, что я себя загнала в ситуацию, совершенно непрогнозируемую, как эти клубящиеся облачка, которую я не могу контролировать. Ну, заманю я его в свой дом.

И что дальше?

Облачка закончили свои танцы, сошли на нет. Беру ложечку, мешаю, маленькими глотками пью кофе. И смотрю на подъездную дорогу. Она у меня обсажена деревьями и сейчас почти вся устлана желтыми, красными, бурыми листьями каштана. Впервые дорога кажется мне угрожающей. Вдруг становится трудно дышать.

Сама я не справлюсь.

Отвожу взгляд от дороги и беру смартфон. Пару минут тыкаю пальцами, пока нахожу, как включить антиопределитель своего номера. Встаю, делаю музыку потише. Снова сажусь и набираю номер комиссариата, который вел дело о смерти Анны. Этот номер я помню наизусть до сих пор.

Услышала длинный гудок, и сердце забилось. Пытаюсь дышать спокойно. Убеждаю себя, что поступаю правильно. Несмотря ни на что, надо довериться полиции. Предоставить ловить убийцу профессионалам. А начатую рукопись засунуть поглубже в нижний ящик письменного стола или лучше вообще выбросить и забыть.

Второй гудок, бесконечный, мучительно длинный.

Волнуюсь, как перед экзаменом, с трудом перевожу дыхание. Вдруг засомневалась: а что, если они мне опять не поверят, как тогда? Я мысленно заметалась, но вдруг там снимают трубку, и я слышу женский голос. Я сразу узнала ее.

Андреа Брандт из отдела убийств. Она мне не нравится, и я ей не нравлюсь. Решимость моя пошатнулась.

– Алло, – тянет она нараспев, и, поскольку я никак не начну говорить, в голосе уже чувствуется легкое раздражение.

Я собираюсь с духом.

– Добрый день. Могу я поговорить с комиссаром Юлианом Шумером?

– У него сегодня выходной. А с кем я говорю, простите?

К горлу подкатывает комок, не знаю, что делать, довериться ей – как назло именно ей! – или перезвонить еще раз.

– Я по поводу одного старого дела, – наконец говорю я, делая вид, что не услышала ее вопроса.

Я еще не готова назвать себя. Пока не готова.

– По поводу одного убийства, которое произошло лет десять назад.

– Да-да?

Чувствую, как она навострила свои полицейские ушки, и мне хочется отвесить себе оплеуху за то, что не смогла как следует подготовиться к разговору. Вечная моя импульсивность – и, как назло, именно сейчас.

– Что бы вы сказали, – начинаю опять я, – если бы выяснилось, что через десять с лишним лет всплыли новые свидетельские показания. Показания того, кто думает, что сможет опознать убийцу.

Андреа Брандт сориентировалась мгновенно.