Светлана Гончаренко - Измена, сыск и хеппи-энд

— Раз есть собачка, будут и подснежники! — обрадовалась Анютка. — Подснежники, а не разбойники!

— Римма Васильевна, это я, Виктория! Которая была у вас вчера! — пыталась объясниться Вика, но ее тонкий голосок не мог сравниться с луженой глоткой честного Джинджера. Однако что-то Римме Васильевне расслышать удалось, потому что калитку она открыла.

— Ах, вы с детками? — изумилась она. — Вот это, как я понимаю, ваша дочка? А ты, малыш, кто?

— Гузынин Антон, улица академика Чицына, дом восемь, квартира двести двенадцать, — представился невозмутимый Антон. Римма Васильевна растерялась. Такого скорого и массового нашествия гостей она явно не ожидала.

— Собственно, я не к вам, а к мужу, — утешила ее Вика. — У меня так скверно сложились обстоятельства, что совершенно некуда деть ребенка. Отец, в конце концов, обязан принимать участие в воспитании дочери. А этот вот мальчик — ее сын.

Римма Васильевна снова смущенно покосилась на Антона. Потом она взяла Вику за рукав и отвела в сторонку.

— Я не уверена, но… — прошептала она. — Вы сходите сами в главный корпус, чтобы убедиться. Я их сегодня что-то не видела. То всюду бегают тут под елками, зарядку делают, приседают, извините, целуются. А сегодня тихо!

Неужели проклятой парочке снова удалось смыться? Вика обмерла. Что теперь ей делать посреди леса с двумя детьми!

Она бросила сумку и побежала в гору, туда, где чернели и белели березы, над которыми крыша главного корпуса, грубая и щербатая, еще горела ослепительным закатным отблеском. Но не могли уже поймать этот отблеск ни тусклые окна, ни пловчихи с мозаиками, ни померкшие деревья. Закатный свет пылал на крыше; а дом был мертв. Еще издали Вика осознала это безошибочно — как вчера безошибочно и тоже с первого взгляда поняла, что дом с пловчихами обитаем и едва прикрывает и сдерживает своими облупленными стенами жар бесстыдной страсти. Стены эти сегодня были те же, но ничего, кроме пустоты, за ними не было.

Вика толкнула незапертую дверь. За дверью открылся серый вестибюль. Вика пошла по длинному коридору. По дороге она попадала то в какие-то медицинские помещения с полуоблупленным белым кафелем, то в темные каморки, то в танцзал, где сорвали пол, вместо которого зияли теперь ямы и торчали бетонные балки. Всюду было пусто. Пахло сыростью, разорением и несчастьем. Вика обежала все здание и вышла с противоположной стороны на террасу. Грязи и мусора здесь накопилось по щиколотку. Ступеньки террасы спускались к большому открытому бассейну. Он был до краев полон талой воды, которая стояла неподвижно, как толстое темное стекло, и, как стекло, была прозрачна — отстоялась. На дне бассейна с неправдоподобной отчетливостью можно было видеть горы палой хвои, черные после зимовки прошлогодние березовые листья, бумажки, причудливо скрученные тряпки и даже что-то небольшое дохлое с хвостом. Вика брезгливо отвернулась от этого безобразия и тут же заметила, что в облупленной стене главного корпуса имеется новенькая белоснежная дверь, а над дверью лампочка под аккуратным колпачком. Ага, вот оно, пресловутое любовное гнездышко! Дверь, разумеется, была заперта, но окошко желтой шторкой занавешено небрежно, и Вике сквозь щель удалось рассмотреть кусок стены, угол стола и угол косо, наспех застеленной кровати (Лариска неряха, распустеха, дрянь!) В другом окне просматривалось всякое спортивное добро: оранжевые луны баскетбольных мячей, полка с гантелями, лес клюшек для гольфа. Да, голубки из “Спортсервиса” симулировали трудовую деятельность, а сами… Вот на одной из стартовых тумб, которые пнями высились у края бассейна, остатки недавней (вчерашней, сегодняшней?) трапезы любовников — три пустые пивные бутылки, россыпь розовых конфетных бумажек. Вика презрительно пнула этот натюрморт носком кроссовки. Одна из бутылок шлепнулась в воду, поплыла, громко глотнула воды и пошла ко дну. Разлетелись мотыльками розовые бумажки. Только теперь, над грязным зеркалом воды, Вику отпустила та жгучая злость, что вчера еще заливала и поглощала ее целиком. Даже Пашка, влюбленный в другую и вчера казавшийся таким желанным, стал вдруг совсем чужим, неопрятным, ненужным. Вике не хотелось теперь ни видеть его, ни злить, но мучать. Менее всего хотелось вернуть. Да никогда! И всего-то надо было подождать несколько дней, чтоб все прошло, улеглось и зажило. Но она, нетерпеливая дурочка, столько всего натворила, такую бурю подняла — до небес! Что теперь со всем этим делать? Куда бежать? В город возвращаться опасно и некуда. Правда, у главных, европейского уровня, ворот стоит стеклянная будка сторожа, и если попросить ключ от этой комнаты с желтыми шторами, то, быть может, получится там переночевать с детьми?