Дик Френсис - Осколки

Мой шофер оказался суеверен. Поэтому он побоялся везти меня к самому «Холлердейскому дому», но клятвенно заверил, что дождется меня внизу. Я поверил шоферу, потому что ему еще не было заплачено.

Я поблагодарил любезного джентльмена и спросил, как выглядит доктор Форс, чтобы я мог узнать его, если увижу.

– А-а, его узнать несложно! – сказал любезный джентльмен. – У него ярко-голубые глаза, короткая белая бородка, и он носит оранжевые носки.

Я недоумевающе вскинул брови.

– Доктор Форс не различает цветов, – пояснил любезный джентльмен. – Он дальтоник.

Я пошел через лес, заброшенной и заросшей старой дорогой, которая полого поднималась в гору: предусмотрительный сэр Джордж Ньюнес пробил динамитом выемку в скале, чтобы избавить своих лошадей от необходимости волочить карету вверх по крутому склону.

В тот январский вторник я брел по лесной дороге в полном одиночестве. В новую клинику, построенную вместо старого поместья, машины ездили по новой, современной дороге по ту сторону холма – да и машин-то было немного. А сюда не доносилось даже отдаленного шума моторов.

В лесу не слышалось птичьего щебета; царила тишина. Над головой смыкались густые еловые лапы, и даже среди бела дня было сумрачно. Ковер еловых иголок гасил звук шагов. Кое-где еще торчали обломки серых валунов. От этой столетней тропы по спине ползли мурашки. В стороне показались остатки теннисного корта, где когда-то – давным-давно, в каком-то ином мире – смеялись и играли люди. Жутковатое место. Да, пожалуй. Но никаких привидений я там не заметил.

К клинике я вышел сверху, как и говорил любезный джентльмен из ратуши. Отсюда было хорошо видно, что большая часть крыши забрана широкими металлическими застекленными рамами, которые могли открываться и подниматься, как рамы в парнике. Я, разумеется, не мог не обратить внимания на стекла. Стекла были зеркальные, затемненные, чтобы ограничить поступление ультрафиолетовых лучей. Мне пришли на ум старые туберкулезные санатории, где чахоточные больные неромантично выкашливали свои легкие в тщетной надежде, что солнце и чистый воздух исцелят их.

«Холлердейский дом» состоял из большого центрального корпуса с двумя длинными флигелями по бокам. Я обошел здание кругом, нашел внушительный парадный подъезд. Тропа, ведущая сюда, была действительно не от мира сего, но сама клиника явно принадлежала двадцать первому веку, и никаким призракам здесь места не было.

Центральный вестибюль был похож на гостиничный. Дальше вестибюля я заглянуть не успел, потому что внимание мое привлекли двое людей в белых халатах, склонившиеся над столиком регистратора, мужчина и женщина. У мужчины была борода под цвет халата, и носки на нем были действительно оранжевые.

Они мельком взглянули в мою сторону, потом выпрямились и воззрились на мои синяки и ссадины с профессиональным интересом. Я-то про свои травмы и не вспоминал до тех пор, пока они на меня не уставились.

– Доктор Форс? – нерешительно спросил я, и белобородый откликнулся:

– Да?

Его пятьдесят шесть лет были ему к лицу. Аккуратная прическа и стильная бородка делали его похожим на киноактера. Я подумал, что пациенты, наверно, ему доверяют. Я и сам был бы рад попасть в руки такого доктора. Держался он с неколебимым достоинством. Я понял, что вытянуть из него нужные сведения будет сложнее, чем я предполагал.

И почти сразу же я обнаружил, что сложно будет не столько вытянуть из него сведения, сколько разобраться в потемках его души. На протяжении всего разговора Форс то держался искренне и доброжелательно, то вдруг делался скрытным и раздражительным. Он был умен и ловок, и хотя по большей части он мне нравился, временами я испытывал резкие приливы антипатии. Мне казалось, что обаяние Адама Форса, довольно мощное, то накатывает, то отливает, как море.

– Сэр, – сказал я, отдавая должное почтение его старшинству, – я здесь из-за Мартина Стакли.

Адам Форс сделал приличествующее случаю скорбное лицо и сообщил, что Мартин Стакли скончался. Однако при этом он не сумел скрыть изумления и шока: он явно не ожидал услышать это имя на Холлердейском холме в Линтоне. Я сказал, что мне известно о смерти Мартина Стакли.

– Вы журналист? – подозрительно спросил Форс.

– Нет, стеклодув, – ответил я. И добавил: – Джерард Логан.

Доктор остолбенел. Сглотнул. Переварил потрясение. И наконец любезно спросил:

– И что вам угодно?