Дик Френсис - Дикие лошади

Я прошел по бетонной дорожке к двери и позвонил.

После долгой паузы дверь открыли, но это была не Доротея. Мужчина, заполнивший дверной проем, был широк, массивен и негостеприимен. Он поглядел на меня сверху вниз с привычным высокомерием и спросил едва ли не оскорбительным тоном:

– Вы доктор?

– Э… нет.

– Тогда что вам нужно так рано?

Чиновник низкого ранга, сделал я вывод, один из тех, кто наслаждается, говоря «нет». В его акценте отдаленно слышался норфолкский и явственно – выговор лондонских пригородов.

– Миссис Паннир попросила меня приехать, – сказал я без вызова. – Она позвонила.

– В этот час? Она не могла звонить.

– Я хочу поговорить с ней, – сказал я.

– Я скажу ей, что кто-то пришел.

За его спиной Доротея вышла в коридор из ванной комнаты и, увидев меня, направилась к нам.

– Томас! Входите, дорогой. – Она жестом пригласила меня войти, несмотря на преграду. – Это мой сын Пол, – объяснила она мне. – Пол, это Томас, друг Валентина, я говорила тебе.

– Как он? – спросил я. – Валентин? Ее лицо сказало мне все.

– Он ушел от нас, дорогой. Входите же. Мне нужна ваша помощь. – Эти слова заставили заволноваться ее сына, которого она всегда называла напыщенным тираном и не преувеличивала. Помимо тяжелого начальственного взгляда, он был примечателен тонкими темными усиками под мясистым вздернутым носом, ноздри которого смотрели прямо вперед. Выпяченный подбородок был предназначен для устрашения, а одет Пол был в деловой темно-синий костюм-тройку с полосатым галстуком даже в этот утренний час. Ростом около пяти футов десяти дюймов (178,8 сантиметра. Прим. перев.), весил он, должно быть, больше девяноста килограммов.

– Матушка, – сдерживаясь, произнес он, – всю помощь, которая тебе нужна, окажу я. Я великолепно справлюсь сам. – Он жестом предложил мне уйти; я с удовольствием это проигнорировал, протиснулся мимо него, поцеловал Доротею в увядшую щеку и попросил чашечку чая.

– Конечно, дорогой. О чем я только думаю! Пойдемте в кухню.

Она была одета во вчерашнюю зеленую юбку и кофту, и я решил, что Доротея вообще не ложилась спать. Тени вокруг ее глаз стали еще темнее, а полное тело выглядело слабым до дрожи.

– Я позвонила Полу после того, как вы уехали, – едва ли не извиняясь, сказала она, наливая воду в чайник. – Понимаете, я чувствовала себя так одиноко. Я думала, что должна просто сообщить ему, что его дядя умирает…

– И, конечно, я сразу же выехал, хотя было уже слишком поздно, – с нажимом произнес Пол. – Это было правильно. Это мой долг. Ты не должна была оставаться наедине с умирающим, матушка. Его следовало поместить в больницу.

Я взял чайник из рук Доротеи и попросил ее присесть, уверяя, что сам расставлю чашки, блюдца и все остальное. Она с признательностью передала дело в мои руки, пока ее «помощник во всем» продолжал раскачиваться на пятках и превозносить свои добродетели.

– Валентин был уже мертв, когда я приехал сюда. – Голос его прозвучал удрученно. – Конечно же, я настоял на том, чтобы позвонить доктору немедленно, хотя матушка хотела дать ему еще поспать. Просто смешно! Я вас спрашиваю: для чего же нужны доктора?

Доротея подняла глаза, выражая отчаяние.

– Этот чертов тип был груб со мной, – пожаловался Пол. – Его следовало бы уволить. Он сказал, что Валентину надлежало быть в больнице и что он приедет сюда в семь, не раньше.

– Он ничего не смог бы изменить, даже если бы приехал, – грустно возразила Доротея. – Валентин сам хотел умереть здесь. Все было сделано как надо.

Пол упрямо выражал несогласие. Крайне устав от него, я спросил Доротею, могу ли я отдать последнюю дань Валентину.

– Зайдите к нему, дорогой, – кивнула она. – Он обрел покой.

Я оставил ее внимать по долгу родства высказываниям отпрыска и зашел в спальню Валентина, ярко освещенную лампой под вызывающе веселым абажуром, свисавшим с потолка. Настольная лампа стояла невключенной на тумбе у кровати. Я подошел и зажег ее.

Стариковское лицо Валентина было бледным, смерть разгладила его, и лоб под ладонью был уже холоднее, чем бывает у живых. Затрудненное дыхание уступило место вечному безмолвию. Он действительно выглядел необычайно умиротворенным.

Я двинулся к двери, по дороге погасив верхний свет. Доротея появилась из кухни и вслед за мной вошла в комнату Валентина.

– Он умер в темноте, – горестно сказала она.

– Он этого не сознавал.

– Нет… но… я выключила лампу у его постели, чтобы люди не гадали, почему это горит свет, а сама села в то кресло у окна, ожидая приезда Пола, прислушивалась к дыханию Валентина и незаметно уснула. Я просто уплыла прочь. – Глаза ее наполнились слезами. – Я не знаю… я хочу сказать, что ничего не могла с этим поделать.