Дик Фрэнсис - Игра без козырей

В то время мне казалось, что это явный снобизм, но такое объяснение было бы слишком простым. Конечно, он не считал меня достойным своей дочери, но не только и даже не столько из-за классового неравенства. Возможно, мы никогда не поняли бы друг друга и уж тем более не почувствовали взаимной симпатии, если бы не дождливый полдень и шахматы.

Дженни и я приехали в Эйнсфорд с одним из редких и болезненных воскресных визитов. Почти в полном молчании мы съели ростбиф. Отец Дженни смотрел в окно и барабанил пальцами по скатерти. Я мысленно решил, что вдвоем мы больше сюда не приедем. С меня хватит. В конце концов, Дженни может навещать его одна.

После ленча Дженни сказала, что, поскольку мы купили новый книжный шкаф, она хочет забрать кое-какие книги, и поднялась наверх в свою комнату. Чарлз Роланд и я с отвращением смотрели друг на друга, впереди нас ждал бесконечный скучный день. Непрекращающийся дождь лишал возможности спастись от неприятного общества в саду или парке.

— Вы играете в шахматы? — спросил он скучным голосом, явно ожидая отрицательного ответа.

— Знаю, как ходят фигуры, — таким же скучным тоном ответил я.

Он пожал плечами — это движение больше походило на судорогу, — но, видимо, решив, что это все же лучше, чем поддерживать разговор, принес доску, расставил фигуры и жестом предложил мне сесть напротив. Обычно Чарлз играл хорошо, но в тот день он был раздражен и невнимателен, предвидя скуку общения со мной. Я легко выиграл партию. Он не мог поверить, что его король в ловушке. Чарлз уставился на доску и разглядывал слона, которым я объявил шах.

— Где вы учились? — наконец спросил он, не поднимая на меня глаз.

— По книгам.

— Вы часто играете?

— Нет, довольно редко. Но мне приходилось играть с очень сильными шахматистами.

— Хм... — Он помолчал. — Сыграете еще одну партию?

— Да, если хотите.

И мы начали играть. Партия продолжалась страшно долго и закончилась вничью, когда на доске фактически не осталось фигур. Через две недели он позвонил и пригласил меня приехать с ночевкой. Это была первая оливковая веточка с его стороны. Мы с Дженни стали приезжать в Эйнсфорд чаще и охотнее. Чарлз и я тотчас садились за шахматы, и каждый выигрывал столько же партий, сколько другой. Потом Чарлз стал приезжать на скачки. Ирония судьбы проявилась в том, что наше обоюдное уважение выросло настолько, что пережило крах моего брака с Дженни, а интерес Чарлза к скачкам с каждым годом становился все глубже и сильнее.

— Вчера я ездил в Аскот, — продолжал он, стряхивая пепел. — Несмотря на непогоду, публики собралось много, как обычно. Мы с Джоном Пэгеном выпили, ты его знаешь, он жокей. Симпатичный парень. Он был очень доволен, потому что на последних соревнованиях получил на шесть штрафных очков меньше, чем в предыдущий раз. После заезда на три мили поступил протест: в группе лидеров Картер прижал к барьеру фаворита, наверно, думал, что под проливным дождем этого никто не заметит. Он клялся, что сделал все возможное и просто не сумел удержать лошадь, но ему же нельзя верить, ни единому слову. Во всяком случае, стюарды решили не присуждать ему победу. Только это в их власти. Уолли Гиббонс блестяще финишировал в гандикапе, но потом все испортил в заезде новичков.

— У него руки не годятся для молодых лошадей, — согласился я.

— Да уж. Но дорожки там, конечно, хорошие.

— Лучше не бывает.

Я почувствовал приступ слабости. Ноги задрожали под простыней. Так теперь часто бывало.

— Хорошо, что Аскот принадлежит королеве, это спасает его от хищников, которые захватывают земли. — Чарлз улыбнулся.

— Да, полагаю, что так...

— Ты устал, — внезапно сказал Чарлз. — Я засиделся у тебя.

— Нет, нет. Я прекрасно себя чувствую, не беспокойтесь.

— Я хорошо знаю тебя, Сид. — Он встал и положил сигару в пепельницу. — Твое понимание фразы «прекрасно себя чувствую» не соответствует общепринятому. Если ты как следует не окрепнешь, чтобы приехать в Эйнсфорд в конце следующей недели, дай мне знать. Но я буду ждать тебя.

Он ушел, а я принялся размышлять над тем, что все еще чертовски быстро устаю. Может быть, старость. Я усмехнулся. Старость в тридцать один год. Старый, усталый, разбитый Сид Холли. Бедный старичок. Я показал потолку язык.

Пришла сестра, чтобы сделать вечерние процедуры.

— Вам принесли подарок, — весело произнесла она, будто разговаривала с умственно отсталым ребенком. — Не хотите открыть и посмотреть, что в пакете?