Дик Фрэнсис - Игра без козырей

Виола с умным видом кивала, хотя не понимала ни слова. Претенциозная пустая болтовня свободно обтекала ее здравомыслящую голову, не оставляя в ней никаких следов. Эти всполохи красноречия казались мне частью какой-то гигантской аферы, их задача была вызвать доверие у присутствующих и подавить их важностью и значительностью. Но я не мог поверить, чтобы Чарлз обманулся такими фальшивыми блестками. Невероятно. Совсем не похоже на моего хитроумного и хладнокровного тестя. А между тем мистер ван Дизарт ловил каждое слово.

Покончив с черепаховым супом, миссис ван Дизарт, сидевшая на другом конце стола, не могла больше сдерживать любопытство. Отложив ложку и уставившись на меня, она спросила у Чарлза тихо, но отчетливо:

— Кто это?

Все повернули головы к Чарлзу, будто только и ждали этого вопроса. Адмирал, задрав подбородок, произнес громко и внятно, так, чтобы все слышали ответ:

— Это мой зять.

Его слова прозвучали легко, насмешливо и бесконечно презрительно и задели меня за живое, хотя я полагал, что меня уже ничто не сможет задеть. Я резко повернулся к нему и встретился с его ничего не выражающим, пустым взглядом.

Я невольно посмотрел вверх, на стену за его спиной. Там уже много лет, и определенно сегодня утром, висел мой написанный маслом портрет верхом на лошади. Художник схватил тот момент, когда я беру препятствие в Челтенхеме. Сейчас его заменил старомодный морской пейзаж викторианской эпохи с потемневшим от времени лаком.

Чарлз наблюдал за мной, мы снова на мгновение встретились взглядами, но я ничего не сказал. По-моему, он знал, что я промолчу. Много лет назад моя единственная защита против его оскорблений состояла в молчании. И он рассчитывал, что оборонительная тактика у меня осталась такой же.

Миссис ван Дизарт чуть наклонилась вперед и с пробудившимся злорадством пробормотала:

— Продолжайте, адмирал.

Без колебаний Чарлз подчинился просьбе дамы и тем же тоном насмешливого презрения продолжал:

— Насколько я знаю, его отцом был мойщик окон, а матерью — незамужняя девятнадцатилетняя девчонка из ливерпульских трущоб. Она позднее работала упаковщицей на кондитерской фабрике.

— О боже, адмирал! — выкатив фарфоровые глаза, воскликнула миссис ван Дизарт.

— Действительно, «о боже», — кивнул Чарлз. — Вы, наверное, догадываетесь, что я приложил все усилия, чтобы помешать дочери сделать такой неподходящий выбор. Он маленького роста, и у него изуродована рука. Рабочий класс у нас низкорослый... Но дочь была непреклонна. Вы же знаете, как упрямы девушки в таких случаях. — Он вздохнул.

— Вероятно, она пожалела его, — высказала предположение миссис ван Дизарт.

— Вероятно, — согласился Чарлз. Но он еще не кончил свой рассказ и не собирался отклоняться от намеченного курса. — Если бы она встретила пусть столь же неподходящего, но хотя бы студента, тогда еще можно было бы понять... Но он даже не образован. Он оставил школу в пятнадцать лет, и его отдали учиться ремеслу. Сейчас некоторое время он безработный. Могу сказать, что дочь уже рассталась с ним.

Я сидел, окаменев и уставившись в застывшую гущу на дне тарелки. Теперь главное — расслабить мышцы, стянувшие челюсти, и немножко подумать. Всего четыре часа назад он проявлял заботу обо мне и пил мясной сок из моей чашки. И если можно быть в чем-то уверенным, то я был уверен в его привязанности ко мне, в искренности и постоянстве. Определенно, у него есть какие-то веские причины так вести себя со мной. По крайней мере я надеялся, что такие причины есть.

Я взглянул на Виолу. С несчастным видом она ерзала на стуле. Я вспомнил ее смущение, когда она проходила по холлу, и догадался, что Чарлз предупредил ее, чего надо ожидать. Он мог бы предупредить и меня, мелькнула сердитая мысль.

Разумеется, все они уставились на меня. Темноволосая красивая Дория Крей вскинула прекрасные брови и высокомерно произнесла бесцветным голосом:

— А вы не обижайтесь... — Слова прозвучали почти как насмешка. Ясно, она считала, что если во мне есть хоть капля самолюбия, я должен обидеться.

— Он не обижается! — беззлобно воскликнул Чарлз. — Разве правда может быть оскорбительна?

— Это правда, что вы незаконнорожденный и все прочее? — спросила Дория по-прежнему высокомерно.

Я набрал побольше воздуха.

— Да.

Наступило неловкое молчание.

— О, — выдохнула Дория и начала крошить хлеб.

Как в театре, но, несомненно, по сигналу Чарлза, который ногой нажал звонок, появился лакей и начал собирать тарелки. Разговор снова возобновился, словно сигаретный дымок после жутких рассказов о раке.