Александр ВИН - Когда смерть – копейка…

И всё-таки иллюзии не могли сохраняться так долго.

Что-то удивительное постепенно исчезало. Люди, населявшие Город ещё до Глеба, потом дышавшие тем же просторным воздухом вместе с ним и даже те, кто приезжал сюда позже, в его многочисленные и долгие отсутствия, люди совсем незнакомые, иногда юные, изредка злые и крикливые, давно уже становились странными для него.

Нередко капитан Глеб печально признавался себе, что отвык жить такой жизнью, заботиться такими мелкими делами и незначительными интересами, какие всё ещё были по-настоящему важны для его прежних друзей и знакомых. Но и отдаляясь, они всё равно оставались для него частью чистого и доброго детства, и не их вина была, по его сердечному убеждению, в том, что они совсем не замечали, как часто, грубо и грязно ругаются, как много и глупо пьют, бывают бездумно жестокими и даже злыми. Любые другие люди с такими привычками давно стали бы для Глеба попросту неинтересны и он легко сумел бы вычеркнуть их из своей жизни, но с жителями Города именно так, окончательно, он расстаться не мог и поэтому до сих пор старался при каждом случае внимательно понимать своих старых друзей, их некоторые поступки и прощать землякам кое-что, давно уже нелюбимое им самим.

Улыбаясь иногда в хорошей тишине размышлений, Глеб Никитин соглашался со своими неожиданными выводами о том, что гораздо более загадочным и непривычным был для своих однокашников он сам, внезапно и редко появляясь в провинциальной тягучей суете. Всё меньше и меньше их заботы и желания оставались интересными и радостными для него, а его жизнь в постоянном отдалении от привычного Города была для них какой-то подозрительно другой, невозможной и даже ненужной…

Никто никого не осуждал и не стремился исправить. Зачем? В минуты встреч они без слов признавались себе и понимали, что не будет уже в их жизни таких перемен, какие случились и происходят так часто с ним, а он твёрдо знал, что никогда не вернётся сюда надолго или, тем более, навсегда. Это было совсем ненужным – для спокойствия ему хватало и прозрачных, с избирательной лукавостью только хороших воспоминаний о прежних замечательных днях.

Когда палуба его корабля вставала дыбом в океанских волнах, а он командовал с капитанского мостика хохочущими морскими людьми, глядел в их пристальные глаза и побеждал; когда случалось ему жадно пить холодную воду в аэропорту Браззавиль или с усталостью вдыхать густую пыль арахисовых причалов Луанды, именно тогда и происходили с ним те славные мгновения предчувствий скользких шляпок оранжевых подосиновиков, тихой рыбалки на Бузянке и деревянных резных окраин своего Города…

Попрощались в центре, около универмага.

Светало, после душного автомобильного нутра и под последними каплями ночного дождика на улице было прохладно, парень мялся около водителя, открывавшего багажник машины, наверно, сомневался в том, что Глеб сказал ему ещё в Москве, на вокзале.

– Дак вот, это…, денег-то у меня всего «пятихатка», как разрулим-то?

– Не суетись, спрячь свою негустую наличность. Считай, что это внезапная гуманитарная помощь. Топай к жене и тёще, они тебя уже у дверей квартиры с блинами ждут, сейчас угощать ими будут, в особо циничной, думаю, форме.

Повеселев, молодой попутчик загудел поуверенней.

– Слышь, мужик, тебя хоть звать-то как? Я подъехал бы как-нибудь по случаю, отблагодарил, ну, там чуток посидели бы, а?

– Звать меня сегодня Гудвин. Пока ты спал, я самым чудесным образом доставил твою задницу в наш волшебный населённый пункт. Так что, при личных встречах, приятель, обращайся ко мне именно так.

– Прикольно, Гудвин! Чо, это кликуха такая? Или молдаванин?

Капитан Глеб сверкнул зубами.

– В детстве сказки на ночь нужно было читать, а не пивные этикетки. Ладно, всё, земляк, топай к жене. Удачи в личной жизни!

Четверг 19.18.

Встреча

Дверь осторожно приоткрылась.

Чёрные внимательные глазки посмотрели на Глеба снизу через цепочку, человек улыбнулся.

– Ну, наконец-то, дождались! Приветик, капитан!

Глеб стал протискиваться в коридор, одновременно пытаясь в тесноте обнять невысокого пузатенького человечка.

Тот суетился, одной рукой закрывал прочную дверь, одновременно стремился сочно целоваться, хватал вошедшего за рукава куртки и радостно при этом тараторил.

– Ну, Глебка, ты как всегда, как с неба к нам сюда свалился! Не звонил тыщу лет, ничего… Дай хоть я подпрыгну, обниму тебя, охламон ты мой дорогой! Ты в этот-то раз надолго или опять проездом? Вон, синие тапочки там, внизу, возьми, они мягкие, проходи, проходи, давай быстрей!