Александр ВИН: Когда смерть – копейка…

– Этот поезд ушел в двадцать три двадцать.

– Это точно, вы не ошибаетесь? Я месяцев пять назад на нём ехал, отправление тогда было в час тридцать.

Глуховатый, с хрипотцой, голос. Медленные и чёткие слова.

«А глаза-то…!».

– Сейчас уже летнее расписание, он теперь раньше ходит.

– А когда ближайший?

– Утром, в семь пятьдесят. Билеты на него ещё есть. Вам купейный?

– Нет, благодарю! Я до рассвета на вашем уютном вокзале не доживу. Скажите, пожалуйста, а электричек туда ещё не придумали, ну, в связи с летним расписанием?

– И вечерняя электричка тоже ушла, теперь вам нужно первую ждать.

Значительный транзитный опыт и точное понимание подобных конопатых существ подсказали капитану Глебу Никитину, что железная дорога в ближайшие ночные часы вряд ли принесёт ему какие-либо перспективы и радости.

– А вы на площадь выйдите, там всегда автобусы стоят, они берут обычно по несколько человек в ту сторону.

Девчонка за стеклом явно старалась облегчить жизнь симпатичному, хоть и в возрасте, пассажиру.

Глеб вскинул сумку на плечо, зашагал к выходу, удовлетворенно признаваясь себе, что воздушный поцелуй и в этот раз ему явно удался.

Незаметный, на первый взгляд, мелкий ночной дождик превратил поиски попутного транспорта на привокзальной площади в неприятное занятие. Успокаивая себя привычной штурманской заповедью, что лучший способ определить своё место на чужом берегу – это опрос аборигенов, Глеб направился к тёмной стае таксистов, бодро гогочущих под навесом киоска.

– …Нэт, командир, и автобусов уже не будет, окончились на сегодня все автобусы. Слушай, садись в машину, через три часа дома будешь! Давай, садись, чего ты! Не нужно мокнуть, чего ждать! Вон гляди, земляк твой уже час ждет, весь мокрый, холодный, никак не хочет ехать! Сам плачет, что жена рассердится, что домой ему срочно надо, а денег совсем нэт! Слушай, едем, а?!

Капитан Глеб перекинул сумку с плеча на плечо.

«Да, тяжеловато. Наверно и кофе в вокзальном буфете уже приобрел к ночи нечеловеческий вкус…».

– Ладно, открывай багажник.

Из-под навеса к чёрной «Волге» бодро стартовал длинный таксист. Держась за приоткрытую дверцу машины, Глеб оглянулся на тёмную фигуру у столба.

– Земляк, говоришь, из Песочного? Давай быстро садись… Да не причитай ты, не скули, поехали. Будем совместными усилиями беречь твою ячейку общества.

Он всегда наслаждался пристальным узнаванием очень знакомых когда-то мест.

Вот четырнадцатый километр, на мотоциклах гоняли сюда после школы, дорога в те годы была широченная, гладкая, сейчас вроде бы поуже почему-то будет…

Вот здесь, в лесу, на трассе, ему в грудь, в вырез расстёгнутой школьной рубашки на полной скорости ударился тугой шмель – восторг и ужас! – как палкой со всего размаху.

Для них, тогдашних мальчишек, здесь всегда была весна и свобода. А на этом элеваторе с пацанами из класса в выходные подрабатывали, мешки с мукой таскали, по-мужицки денежно надрывались…

До Города оставалось всего ничего.

Глеб Никитин в дороге так и не уснул, зная, что с водителем на ночной дороге, да ещё и в дождь, лучше поговорить о чем-нибудь, посмеяться, поспрашивать о пустяках, отвлекая того от дремоты. На заднем сиденье похрапывал попутчик, он благополучно отключился после того, как Глеб остановил машину и они все вместе перекусили где-то в ресторанчике за Москвой. От горячей еды земляк отказался, жадно выпил только сто грамм водочки, водитель же с благодарностью принял большую чашку горячего кофе.

«За здоровье хороших пассажиров, а!».

Впрочем, и немного помолчать на длинном пути было тоже хорошо.

Капитан Глеб Никитин возвращался в этот маленький старинный мир, расположившийся в центре большой и медленной страны, с особым чувством.

После чужих, умышленных городов, после суетливых людей и густых тропических запахов, он всегда, даже заранее, даже в предвкушении, был благодарен своему Городу за неминуемые и странно свежие волны детских воспоминаний, за возможность тихо, по-доброму, улыбаться, прогуливаясь по давно знакомым местам, нечаянно сохранившимся для него на этих узких улочках.

Он возвращался в свой Город всегда. И после того, как книжным зарёванным мальчиком непривычно надолго расстался с ним впервые, и в следующие годы, когда в двадцать неполных лет успел повидать без малого половину огромного мира, и потом, каждый раз желая неспешно остыть страшными жизненными обидами и ранами в его ласковой лиственной прохладе…