Джеймс Чейз - Он свое получит

Гарри пожал плечами.

– Ну, ладно. Итак, я встречаюсь с Делани по возвращении из Нью-Йорка. Но, скажи мне на милость, как я попаду в этот самый Нью-Йорк? Пешком, что ли, пойду? – Он усмехнулся. – Сама посуди, детка, на все потребуется минимум тысяча: два билета до Нью-Йорка, мой и твой, твои прогулки в другие города, плата за номер в гостинице, пока я ищу работу… Никак не меньше тысячи. А откуда ее взять?

Глория встала и скрылась в спальне, а когда через несколько минут вышла оттуда, в руках у нее была небольшая кожаная шкатулка. Она поставила ее на стол, открыла и достала маленькую брошь с бриллиантами и золотой браслет, усыпанный сапфирами.

– За них можно получить пару тысяч, – сказала она. – Держала на черный день.

Гарри внимательно осмотрел вещи и поднял на нее глаза.

– Прелесть! Неужели тебе не хочется оставить их себе, Глори? Жалко продавать такие цацки, ей-Богу!

– Нет, они мне не нужны, – деревянным голосом сказала Глория. – Что толку держать их вот так, в коробке? Вряд ли мне предоставится случай надеть их.

– Но я же вижу, тебе жутко не хочется с ними расставаться, – сказал он и обнял ее. – Хотя сейчас, конечно, деньги нужны нам позарез… Знаешь, если дело выгорит, я куплю тебе другие, куда шикарнее! Обещаю! Не думай, я очень ценю все, что ты для меня делаешь. И я люблю тебя за это. Спасибо!

Она прижалась к нему, изо всех сил стараясь не заплакать.

– Ты только представь: вот мы с тобой в Лондоне, Париже, Риме, – продолжал он, поглаживая ее темные шелковистые волосы, – с деньгами, с большими деньгами. А когда надоест путешествовать, вернемся сюда, и я заведу свое дело. Заживем прекрасно и счастливо…

– Да, – сказала она, еще теснее приникнув к нему. – Может, мы даже поженимся…

Слова эти вырвались непроизвольно, прежде чем она успела подумать. Она испуганно застыла, проклиная себя за несдержанность.

– Почему бы и нет? – сказал Гарри, весь во власти благодарного чувства к ней. Да и сама идея с женитьбой показалась ему недурной. – А ты бы хотела этого, Глори? Ты согласилась бы выйти за меня замуж?

Она чуть отодвинулась и заглянула ему в глаза.

– Конечно. Я страшно хочу выйти за тебя замуж, Гарри, – сказала она и подумала: «Вот, первый раз в моей жизни мужчина делает мне предложение».

– О'кей, тогда поженимся, – сказал Гарри и нежно улыбнулся ей. – Однако спешить с этим не стоит. Прежде всего дело, остальное потом. Что ты на это скажешь?

– А почему бы прямо не завтра? – полушутливым тоном заметила она. – По крайней мере, могли бы обратиться за лицензией…

– К чему такая спешка? – сказал Гарри и поцеловал ее. – Я хочу, чтоб к моменту свадьбы голова моя была свободна от забот и чтоб у нас был долгий и счастливый медовый месяц. Но все это – только после того, как мы обтяпаем наше дельце.

– Да, конечно, – сказала она, – конечно. Мы подождем. Придется подождать.

Бен Делани прошел долгий и сложный путь за то время, что не виделся с Глорией. При ней он был заурядным рэкетиром, правда, с изрядной долей амбиции и безошибочным нюхом. Он всегда очень точно определял, где можно быстро и без особого риска урвать лишний доллар. Он не брезговал ничем и, найдя мало-мальски приличный источник дохода, быстро выдаивал его, а затем спешил дальше в поисках следующего легкого, доходного и не слишком рискованного дельца. Столкнувшись с сопротивлением, заглушал его очередью из автомата. Но теперь Бен был уже не тот. Он считал себя удачливым бизнесменом, проворачивающим одновременно несколько крупных и выгодных дел. Некоторые из этих дел были практически вполне законны – ему принадлежали два ночных клуба, такси-сервис, бюро телеграфных услуг для букмекеров и шикарный мотель на Лонг-Бич. Правда, все эти прибыльные предприятия изначально финансировались за счет действий не столь законных, как-то торговля наркотиками, шантаж, организованный рэкет. Еще одним прибыльным побочным дельцем являлись операции с драгоценностями, что со временем позволило ему приобрести репутацию крупнейшего на побережье скупщика краденого.

Он жил на Сансет-бульвар, в роскошном особняке с садом в два акра. В доме насчитывалось двадцать спальных комнат, а все левое крыло отводилось под офис – целая анфилада кабинетов и приемных, откуда и правил Бен своим маленьким государством.

К оружию он теперь не прикасался – у него хватало денег, чтобы содержать целую армию телохранителей, которые свято блюли его интересы и отсекали не только любого конкурента, но и каждого, кто имел глупость сунуть нос в заповедные дебри владений Делани. Правда, ежегодно ему приходилось отстегивать кругленькую сумму полиции, зато он был полностью огражден от каких-либо неприятностей. Он жил роскошно, сладко ел и пил, бурно развлекался и, если бы не происки прессы, давно был бы причислен к сливкам лос-анжелесского общества. Но пресса, вернее наиболее злопамятные из журналистов, никак не могли простить ему гангстерское прошлое и тот факт, что он трижды привлекался к суду по обвинению в убийстве, хотя всякий раз его умница-адвокат пробивал брешь в стене казалось бы неопровержимых улик против Бена, через которую тот благополучно выскальзывал на свободу. Не забыли они и того, что год назад он был замешан в одной грязной истории с проституткой, хотя прямых улик против него не оказалось. Время от времени, при возникновении дефицита в разного рода скандальных историйках, редакторы ряда газет помещали убийственные материалы о прошлом Бена, смутно намекая, что не мешало бы присмотреться и к нынешним его делам. Там содержались достаточно прозрачные намеки на протекционизм со стороны полиции и необходимость административной чистки. Вот тут Бен был бессилен. Его так и подмывало раз и навсегда заткнуть глотку наиболее ретивым из писак, но, вспоминая о случае с Джейком Линглом, он всякий раз приходил к выводу, что риск слишком велик. Бен притворялся, что плевать хотел на газеты, однако втайне так и кипел от возмущения. Именно из-за них он оставался до сих пор на задворках высшего общества, прекрасно понимая, что люди, которых он так щедро кормит, поит и развлекает на приемах в своем особняке, всего лишь второй сорт, прихлебатели, прилипалы и прочая шваль, готовая пойти куда и к кому угодно, лишь бы нажраться и напиться на дармовщину.