Алла Полянская - Вдвоем против целого мира

– Да что ж такое, все разводятся… Тань, да ему лет шестьдесят, поди. Что ж ему с женой-то не жилось? Кому он теперь, старый пень, нужен?

Татьяна засмеялась, запрокинув голову. Она умеет так смеяться – серебристым холодным смехом, ненастоящим и злым, который только напоминает смех.

– Соня, ну что ты, как дитя, ей-богу. Да с такими деньгами, как у него, он нужен всем. Ты представить не можешь размер его состояния.

– Да ну. – Соня нахмурилась. – Это не он нужен пресловутым «всем», а его деньги. А это не совсем одно и то же.

– Ты все такая же наивная. – Танька вздохнула. – Иногда я тебе завидую. Ладно, веселись, еще увидимся. Рада, что ты пришла. Что ж ты здесь стоишь? Идем в зал, там музыка и все наши.

– Ты иди, я позже приду. Я не очень люблю толпу, мне надо привыкнуть.

– Как всегда. Ты все такая же чудна́я, Соня.

Танька упорхнула, а Соня вздохнула – ей хотелось домой. Идея прийти сюда, на этот блистательный праздник, уже не казалась ей удачной, она явно не создана для таких грандиозных мероприятий. А для чего она создана? Но вот для чего она точно не создана – так это для высоких каблуков, которые она сдуру напялила на свои ноги тридцать девятого с хвостиком размера. И теперь вынуждена стоять здесь и смотреть в зал, где куча незнакомцев с бокалами – и все сплетается в какофонию звуков, невесть откуда взявшийся запах сигар, и над всем этим – небо со знакомыми созвездиями. И совсем рядом за каменным забором – привычная дорога, и за полоской кленовой рощи – старый дом с запахом беленых стен, застекленной верандой и огромной акацией у задней стены. Она, собственно, так и собиралась – просто посмотреть со стороны, но одно дело, когда ты сама этого хочешь, и другое – когда тебя на мраморный балкон с фонтанчиком загоняет необходимость стоять столбом, потому что каждая нога, закованная в испанский сапожок, замаскированный под модельные туфли, болит безбожно, и вместе они объявили долгосрочную забастовку, отказываясь служить по своему прямому назначению. Одна радость, что ноги всего две, а если бы восемь? Или сорок?! Соня вздохнула – один хрен, и две болят, как сорок.

Она зябко поежилась. Вечерняя прохлада усиливалась близостью воды – рядом журчит фонтан, и от этого тоже холодно. Уйти она не может – разве что сбросит туфли, но тогда платье станет слишком длинным. И все бы ничего, но выход только через зал, наполненный нарядно одетыми людьми. Соня даже представить себе не может, как она босиком прошлепает мимо них, подобрав юбки. Пат.

– Вы не пьете и не веселитесь.

Соня обернулась. Рядом стоит пожилой мужик со скважинами и платформами в карманах. Тяжелое лицо, глубокие складки около носа, густые брови и седые, пышные волосы. Соня мысленно прикинула – если ему шестьдесят, то он ровесник ее отца, если бы тот дожил до этого возраста, а не умер от инфаркта в сорок пять лет, оставив ее круглой сиротой.

– Нет, не пью. – Соне кажется, что она где-то видела этого человека, но где? – Разве что сок, но только если хочу пить.

– На таких мероприятиях, Софья Николаевна, принято делать вид, что вы пьете.

– Вот еще, таскаться с бокалом. А вы откуда…

– Спросил ваше имя у милейшей Танечки, нашей хозяйки.

Ага, значит, Танька здесь и вправду хозяйка бала, как Маргарита у Воланда? Следовательно, она спит с Дариком. То-то она так по-царски ее приветствовала – спасибо, что пришла! Рада видеть!

Вот ведь сука.

Соня понимает, что ей лучше сейчас просто уйти, никто и не заметит, но Влада не видно, и черт бы с ними, с гостями, ну шокирует она их своим выходом, переживут. Но топать три километра в бальном платье и босиком по пыльной дороге – удовольствие так себе.

И Танька поймет, что она, Соня, сбежала.

– Может, потанцуем, Софья Николаевна?

– Я на этих гадских каблуках едва стою, какое там – потанцуем. – Соня от раздражения даже засопела. – Идиотство какое-то. Юбка длинная – я хотела ее подрезать, а мне портниха говорит: ну что вы, эта юбка сшита в расчете на туфли с высокими каблуками. И я, вместо того чтобы сказать ей: делай молча, что велят, повелась на эту лажу, и вот, извольте видеть – гадские каблуки превратили меня в соляной столб. Я сюда едва доковыляла, куда уж мне танцевать, да и не мастерица я плясать.

Он смеется. Но смеется не обидно, а словно услышал нечто очень забавное.

– Софья Николаевна, вы чудо.

– Ага, это вроде – ну ты и дура, да? Только вежливо, надо запомнить. – Соня фыркнула. – Ладно, пожалуй, я уже превратилась в тыкву, так что сниму-ка эти орудия пытки и пошлепаю домой.