Дональд Уэстлейк: Девушка из моих грез

Не буду спорить, я действительно вернулся с обеденного перерыва с небольшим опозданием. Работники автосалона обещали натянуть на сиденья новые чехлы за пятнадцать минут, но провозились больше получаса. И все же я задержался впервые за пять лет, поэтому издевка и насмешки мистера Миллера показались мне чрезмерными. Распинался он почти час, а потом еще две недели при каждом удобном случае напоминал мне об этом досадном происшествии. Тем не менее, обида и злость на мистера Миллера были, вопреки ожиданиям, не очень остры, потому что ощущение тепла в правом запястье не давало мне забыть о Делии. Я думал о ее красоте, о том, как уверенно и непринужденно вел себя с ней, и это помогло мне без особого ущерба пережить бурю, поднятую мистером Миллером. Вечером я почти не смотрел на экран во время одиннадцатичасовых известий и досидел до конца лишь потому, что изменения в заведенном порядке были чреваты неуместными расспросами. Едва ведущий пожелал мне доброй ночи, я отправился прямиком в спальню, где меня ждала кровать. И Делия. Я даже не надеялся, что мой сон продолжится и на третью ночь, но это произошло. Он не только продолжился, но оказался в высшей степени приятным. Ровно в семь вечера я был на Верхней улице, и Делия открыла мне парадную дверь. И вновь - полное ощущение реальности. Все как в жизни, за исключением моего белого выходного костюма. Наяву у меня такого не было. В сегодняшнем сне мы с Делией отправились в "Астольди", дорогой итальянский ресторан, где я по-настоящему бывал лишь однажды, на торжественном обеде по случаю выхода мистера Рандмунсона на пенсию. Но я держался так, словно забегал сюда перекусить по меньшей мере два раза на неделе. Сон оборвался в тот миг, когда мы с Делией выходили из ресторана, чтобы отправиться в кинотеатр. Следующие несколько дней я прожил в какой-то бархатистой дымке. Бесконечные придирки мистера Миллера больше не волновали меня. Я приобрел белый парадный пиджак, хотя в дневное время он был мне ни к чему. А потом, после сна, в котором я щеголял при галстуке, темно-синем "аскоте", я обзавелся аж тремя такими галстуками и повесил их в свой платяной шкаф. Сон тем временем продолжался из ночи в ночь. Все эпизоды, во время которых Делии не было со мной, исчезли из него, зато наши свидания присутствовали полностью, в хронологической последовательности и во всех подробностях. Разумеется, иногда реалистичность сновидения немного нарушалась. Например, та непринужденность, с которой я держался в присутствии Делии. Или то обстоятельство, что каждую ночь моя машина делалась все новее, а вскоре и забирать вправо перестала. За первым свиданием с Делией последовали второе и третье. Мы ходили на танцы и на пляж, катались по озеру на моторке ее двоюродного брата, ездили в горы на принадлежавшем Делии "порше" с откидным верхом. Я уже успел поцеловать ее, и губки Делии оказались неимоверно сладкими. Я наблюдал ее при всевозможных обстоятельствах и самом разнообразном освещении. То она, на миг зависнув на фоне бледно-голубого неба, прыгала с трамплина в зеленый бассейн, то танцевала в белом бальном платье с низким вырезом и длинным шлейфом, то в шортах и салатовой безрукавке сидела на корточках в саду, орудуя лопаткой и смеясь, а щека и нос ее были вымазаны землей. Да, сон мой был куда лучше яви. Гораздо, гораздо лучше. Во сне я не спешил, не суетился и ничего не боялся. Мы с Делией были влюблены друг в друга и, хотя пока не ложились в одну постель, но любовниками уже стали. Я был спокоен, уверен в себе, нетороплив, я не чувствовал никакой настоятельной необходимости соблазнить мою Делию сейчас же, немедленно. Я знал, что время придет, а в мгновения нежности видел по глазам Делии, что она тоже это знает и ничего не боится. Мы познавали друг друга без спешки. Целовались, и я крепко обнимал Делию за тонкую талию, касался ее груди, а однажды лунной ночью на пустынном пляже гладил ее красивые бедра. Как же я любил мою Делию! И как нуждался в ней. Каким прекрасным противоядием стала она для меня теперь, когда моя жизнь наяву делалась все горше и горше. Разумеется, в этом был повинен мистер Миллер. Делия успокаивала меня и услаждала мою ночную жизнь, зато мистер Миллер гадил мне днем. Вскоре наш магазин было не узнать. Почти все старые работники уволились, повсюду расплодился молодняк и воцарились новые порядки. Полагаю, меня не выгнали лишь потому, что я был безответной и долготерпеливой жертвой, смиренной мишенью насмешек мистера Миллера с его гнусавым голосом, кривыми ухмылочками и желчными взглядами. Он так рвался в президенты, так жаждал прибрать к рукам "Уиллис и де-Кальб", что был готов на совершенно немыслимые мерзости. Едва ли я был полностью неуязвим, но, во всяком случае, психические атаки мистера Миллера не очень беспокоили меня. Радостные и безмятежные сны помогали мне пережить почти все его нападки, кроме самых яростных. А еще произошло вот что. Я вдруг обнаружил, что мне стало легче общаться с людьми наяву. Покупателницы и свеженанятые молодые продавщицы начали давать мне понять, что я им не совсем безразличен. Разумеется, я хранил верность моей Делии, но было приятно сознавать, что светская жизнь наяву при желании вполне доступна мне. Хотя я не мог представить себе женщину, которая подарила бы мне больше счастья, чем Делия. А потом все начало меняться. Настолько медленно, что я даже не знаю, как долго происходили эти изменения, прежде чем мне удалось уловить их. Меня насторожили глаза моей Делии. Теплые и бездонные, они вдруг сделались плоскими, холодными, стеклянными. От былой искренности и чарующей прелести не осталось и следа. А иногда Делия задумчиво хмурилась, и лицо ее становилось сосредоточенно-серьезным. - В чем дело? - спрашивал я ее. - Скажи. Если я сумею чем-то помочь... - Ничего, - упрямо твердила она. - Ничего страшного, дорогой, честное слово... И чмокала меня в щеку. Дела мои во сне шли все хуже и хуже, зато наяву, в магазине, стали мало-помалу налаживаться. Всех кандидатов на увольнение рассчитали, новые работники освоились на своих местах и приспособились к установившимся порядкам. Мистер Миллер, похоже, чувствовал себя как рыба в воде. Он все реже выказывал неуверенность в себе и, как следствие, все реже срывал на мне зло. Иногда он по несколько дней кряду избегал меня, словно стыдясь своей резкости. Меня это вполне устраивало. И не имело особого значения, ибо мое бодрствование было не более чем неизбежным приложением, нагрузкой ко сну, который и составлял для меня смысл существования. И во сне этом мне жилось не очень хорошо. Совсем не хорошо. Еще хуже, чем прежде. Делия начала пропускать свидания или увиливать от них под тем или иным благовидным предлогом. Все чаще она делалась задумчивой и рассеянной, все чаще старалась скрыть раздражение. Теперь и во сне я подолгу бывал один, чего ни разу не случалось в первые несколько ночей. Я мерил шагами комнату и ждал обещанного телефонного звонка. Ждал напрасно. В чем же дело? Я неоднократно спрашивал об этом Делию, но она не отвечала. Прятала глаза, выскальзывала из объятий. А если я проявлял настойчивость, твердила, что-де все в порядке, и на какое-то время снова превращалась в прежнюю Делию, веселую и прекрасную, и тогда я в конце концов списывал все на свою мнительность. Но это длилось недолго. А потом - опять рассеянность, раздражение, уклончивые ответы, отговорки. И так - до позапрошлой ночи. Мы с Делией сидели в ее машине, стоявшей на высоком черном утесе над морем, а в небе висела полная луна. Я решил поставить вопрос ребром и сказал: - Делия, я должен знать правду. Ты встречаешься с другим? Делия взглянула на меня, и я понял, что она опять собирается отнекиваться. Но на сей раз это оказалось выше ее сил. Она понурила голову и ответила так тихо, что я едва разобрал слова: - Прости, Рональд. - Кто он? Делия посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах стыд, любовь, жалость и раскаяние. - Мистер Миллер. - Что? - отпрянув, воскликнул я. - Мы познакомились в загородном клубе. Видит бог, Рональд, лучше бы мне вообще никогда не встречаться с ним, но теперь я ничего не могу сделать. Он наложил на меня какие-то чары, будто гипнотизер. В первый же вечер он отвез меня в мотель и... Она рассказала мне все. Что он делал, чего требовал. До самых гадких мелочей. Я ворочался, брыкался, метался и бился в судорогах, но никак не мог пробудиться и оборвать этот кошмар. Делия поведала обо всем, чем они занимались, сказала, что не в силах отторгнуть мистера Миллера, хотя любит меня, а к нему испытывает лишь отвращение. Призналась, что каждую ночь бросается к нему в объятия, едва освободившись из моих. И что нынче вечером у нее тоже назначено свидание с Миллером, все в том же мотеле, и что, как это ни горько, она отправится туда даже теперь, когда я все знаю. А потом ее бесцветный голос оборвался, и на высоком утесе под полной луной снова воцарилось безмолвие. Я проснулся. Это было позапрошлой ночью. Вчера утром я встал как ни в чем не бывало (а что еще мне оставалось делать?) и, как всегда, отправился в магазин. И вел себя там как обычно (а что еще мне оставалось делать?), но тем не менее опять заметил, что мистер Миллер избегает меня. Он знал, что нашкодил. Разумеется, Делия рассказала ему обо мне: она сама говорила мне об этом во время своей исповеди. И еще говорила, что мистер Миллер презрительно хохотал и кричал, что "этот простофиля Рональд проспал весь кейф, если еще не спал с тобой, так ведь?" В обеденный перерыв я поехал взглянуть на тот самый мотель. Жалкая обшарпанная халупа, покрытая ярко-синей штукатуркой. Неподалеку оказался оружейный магазин, и я, не успев толком сообразить, что делаю, заглянул туда, навешал владельцу лапши на уши (мол, всякая шпана проходу не дает, карманы чистит) и купил короткоствольный револьвер тридцать второго калибра. Продавец зарядил мне его, после чего я сунул коробку со своей покупкой в "бардачок", а вчера вечером незаметно пронес ее в дом и спрятал у себя в комнате под ворохом свитеров в ящике комода. Прошлой ночью сон, естественно, возобновился. Но на этот раз я был не с Делией. Я был один в своей спальне, сидел на краю кровати с револьвером в руке, слушал, как внизу возятся мать и сестра, и ждал, когда же они, наконец, улягутся. Прошлой ночью во сне я был твердо намерен пустить в ход свой револьвер. Прошлой ночью во сне я оставил машину не на дорожке перед домом, а на соседней улице. Прошлой ночью во сне я ждал, когда улягутся мать и сестра. Прошлой ночью во сне я намеревался тихонько выскользнуть из дома, поехать в мотель, войти в седьмой номер (Делия говорила, что они с мистером Миллером всегда снимали седьмой номер и никакой другой) и застрелить мистера Миллера. Прошлой ночью во сне я слышал, как мать и сестра возятся на кухне и в ванной, а потом шуршат чем-то в своих спальнях. Прошлой ночью во сне дом мало-помалу погрузился в тишину, я встал, сунул револьвер в карман, шагнул к двери и проснулся. Весь сегодняшний день я пребывал в растерянности и смятении. Хотел было объясниться с мистером Миллером, да не хватило духу. Я не знал, что мне делать. И где делать - во сне или наяву. Если сегодня ночью во сне я убью мистера Миллера, выйдет ли он завтра утром на работу, нашкодивший и злорадный? Если сегодня ночью во сне я убью мистера Миллера, а завтра утром он объявится в магазине, что будет с моим рассудком? Но как мне жить дальше, если я не убью мистера Миллера ни во сне, ни наяву? Нынче вечером, вернувшись с работы, я поставил машину не перед домом, а на соседней улице. Голова у меня шла кругом, но я вел себя так, будто ничего не случилось, а после одиннадцатичасовых новостей поднялся в свою спальню. Но уснуть я побоялся. Испугался, что сон придет опять. Я вытащил из ящика револьвер и теперь сижу на кровати, прслушиваясь к тихой возне матери и сестры. Сможем ли мы с Делией когда-нибудь снова зажить, как прежде? Сможем ли вытравить из сознания все воспоминания о случившемся? Задавая себе эти вопросы, я поднимаю револьвер и заглядываю в его черное дуло. "Уснуть и ненароком увидеть сон..." Может, если я сумею устроить все так, чтобы больше никогда не просыпаться, мое сновидение останется со мной? Но вдруг оно сделается еще страшнее? Возможно ли, - подзуживает в мозгу крошечный червячок сомнения, возможно ли, что Делия совсем не такая, какой кажется? А вдруг она никогда не была мне верна? А вдруг она - суккуб, вторгшийся в мой сон, чтобы погубить меня? В доме тихо. Глубокая ночь. Если я не усну, если тайком выберусь на улицу и поеду в мотель, кого я застану в седьмом номере? И кого убью?