Дональд Уэстлейк - И только потом пожалели

Мэри-Энн открыла дверь и направилась через холл к кухне.

Мэл последовал за ней со словами:

– Послушайте, почему бы не...

– Нет, не нужно. Я не хочу больше говорить об этом. Во всяком случае, не сейчас.

– Попозже?

– Да-да, попозже.

Они толкнули тяжелую дверь, вошли в кухню и одновременно заметили это.

Кухонный стол. Покрытый красной массой, отвратительно красной бугорчатой липкой массой. Словно кто-то нарезал на маленькие кусочки сырое мясо и полил его кровью, а вся эта мешанина уже наполовину свернулась и покрылась струпьями.

И нацарапанные на ней кривые скачущие линии, узкие линии, позволяющие увидеть крышку стола; линии складывались в слова: “ЭТО СДЕЛАЛ БОББИ”.

Мэри-Энн отступила к стене, глядя на это широко открытыми глазами, прижав ладонь ко рту. Ее голос звучал очень слабо и испуганно, когда она проговорила:

– Вам лучше позвонить в полицию, Мэл. Вам лучше поспешить и позвонить в полицию.

Сондгард сидел на кухонном стуле, скрестив руки перед грудью и с разочарованием и сожалением изучал послание. Сначала “РОБЕРТ РОБЕРТ РОБЕРТ”, теперь “ЭТО СДЕЛАЛ БОББИ”. А до них “Я СОЖАЛЕЮ”.

– Он хочет, чтобы его поймали, – пробормотал себе под нос Сондгард.

Этого хотела обезумевшая часть его личности. Бедное создание, вызывающее жалость. Впадающее в ярость чудовище хотело, чтобы его поймали. Он хотел, чтобы его остановили, он хотел, чтобы его наказали, он хотел, чтобы его забрали туда, где он никому не сможет причинить вреда. Он не мог заставить себя подойти к первому попавшемуся полицейскому и сдаться, поэтому он нашел другой выход. Он оставлял послания. Он позволял всему миру узнать, что он сожалеет о совершаемом им, что он не хочет совершать это, что он ждет, чтобы ему помешали делать это вновь, и, наконец, он сообщает всему миру свое имя. Роберт, Бобби.

Существует только один Роберт, связанный с летним театром, его продюсер Роберт Холдеман. Но Холдемана всегда звали Боб и никогда Робертом или Бобби. Холдеман, Сондгард не сомневался в этом, думал о себе как о Бобе, но ни в коем случае как о Роберте, ил и Бобби.

Кроме того, Холдеман НЕ МОГ совершить это. По крайней мере, продюсер не мог совершить первое преступление, убийство Сисси Уолкер. Его передвижения по театру были проверены, и на Холдемана не падала даже тень подозрения.

Он хочет, чтобы его поймали. Сондгард повторял себе эту фразу снова и снова. Он хочет, чтобы его поймали. Он оставляет нам ключи, он старается, чтобы мы его узнали. Но мы слишком глупы и не можем его понять.

Он позволил им узнать совсем немного, дал всего лишь несколько фактов. Они смогли узнать наверняка, что Сисси Уолкер и Эдди Креншоу убил один и тот же человек. Они смогли узнать наверняка, что неизвестный им человек – один из тех, кто живет в этом доме. После того как он оставил свое имя в грязи возле дома Лаундеса, он вернулся сюда и написал еще одну записку, чтобы не возникло ошибки. Он был здесь, он убил их обоих, его имя Бобби.

Или, по крайней мере, имя Бобби каким-то образом связано с ним, может так или иначе привести к нему. Потому что его не могут на самом деле звать Бобби. Сондгард составил маленький список подозреваемых, но ни одного из них не звали Бобби.

Капитан мысленно просмотрел список. Он состоял всего из четырех фамилий: Том Берне, Кен Форрест, Уилл Хенли, Род Макги.

Том Берне? Был когда-то Бобби Берне, шотландский поэт.

Может быть, предполагалось, что имя приведет к фамилии, а фамилия к другому Бернсу с другим именем? Цепочка казалась сложной и запутанной, но, возможно, именно так и работает больной ум? Сондгард не мог бы ответить.

Хорошо, а как насчет остальных? Кен Форрест. Никакой связи с именем Роберт или Бобби. Даже заглавные буквы не совпадают. Нет ни одного известного человека, которого бы звали Роберт Форрест. То же самое касается и Уилла Хенли, не совпадают заглавные буквы, а имя Роберт Хенли не выглядит знакомым. А Род Макги? Макги сказал, что его имя является сокращением от Фредрика, но, может быть, на самом деле оно происходит от Роберта? Тут, во всяком случае, одинаковые заглавные буквы в именах.

Сондгард недовольно раздраженно покачал головой. Это было хуже, чем двойной кроссворд. Хуже, чем “Поминки по Финнегану” без подстрочника. Хуже, чем детективные романы, выпускаемые каждое лето его друзьями-профессорами (но не его друзьями-полицейскими), где ключевой момент, приводящий к развязке, всегда связан со специальностью автора: это или перевернутый печатный лист в первом издании “De cititate Dei” Гутенберга, или неверное написание курдского слова “птица”, или надпись на вазе династии Минь, или следы странных минералов, вкрапленных в рукоятку малайского кинжала.