Иван Лазутин - Матросская тишина

Сколько она проспала — Вероника не знала. Ее разбудил звонок в прихожей. Звонок — продолжительный, настойчивый. Она даже обрадовалась, что звонок оборвал кошмарное сновидение, которое какие-то секунды, пока она шла в переднюю, чтобы открыть дверь, еще жило в ее сознании. Подойдя к двери, она даже не спросила: «Кто?..» Спеша быстрее погасить в душе ужас и страх, которые она испытала во сне, стоя на пятачковой площадке над черной бездной, Вероника судорожным движением пальцев крутанула зубчатое колесико английского замка и распахнула дверь. И тут же в испуге отступила. На пороге стоял Сергей. Высокий, плечистый, мужественный. Черная морская шинель на нем сидела как влитая. В руках он держал черный чемодан.

Веронику била нервная дрожь. Втянув голову в плечи и прижав к груди руки, она спиной припала к стене и смотрела на оторопевшего Сергея широко открытыми глазами, в которых застыл ужас. Виновато и растерянно улыбаясь, Сергей нерешительно переступил порог, закрыл дверь и, даже не поставив чемодан, спросил:

— Ты что, не получила мою телеграмму?

— Н-н-нет… — с трудом, как в ознобе, выдавила из себя Вероника и продолжала смотреть на Сергея так, словно умоляя всевышние силы, чтобы реальная явь этой минуты была продолжением только что оборванного кошмарного сна. Но тут же ожогом молнии просверкнули в ее сознании застланная на двоих постель, на журнальном столике серебряный портсигар Игоря, который много раз у него видел Сергей, голубая импортная куртка, висевшая на спинке кресла, и гора окурков в хрустальной пепельнице…

Поставив к стенке чемодан, Сергей шагнул к Веронике, стиснул ее в своих сильных руках и принялся целовать.

— Что с тобой?.. Ты больна?.. — выдохнул он, испугавшись выражения лица, застывшего на лице Вероники.

— Н-н-нет… Я зд-д-дорова, — продолжая выстукивать зубами дробь, каким-то чужим голосом ответила Вероника.

Сергей подхватил ее на руки и прямо в шинели и шапке понес через гостиную в спальню. На ходу, пока он нес ее, она успела еле слышным голосом беспомощно сказать:

— Прости… Я такая… гадкая…

Сергей ничего не понимал, такой он ее еще никогда не видел. В единственном он был убежден в эту минуту — Вероника больна. Осторожно уложив на постель, Сергей бережно накрыл ее одеялом и снял шапку. Отвернувшись лицом к стене, Вероника лежала неподвижно, с закрытыми глазами.

Потом наступила тишина. Страшная для обоих тишина. Такая тишина наступает в последнюю минуту перед расстрелом приговоренного к смерти человека, когда вершится казнь: палач, подняв винтовку и крепко прижав приклад к плечу, тщательно целится, чтобы одним выстрелом, мгновенно оборвать жизнь жертвы. Но здесь, в маленькой комнатке, где Вероника сделала первые шаги, не было палача. Здесь были две жертвы, приговоренные к душевным мукам.

Как сквозь смутный сон, Вероника слышала тяжелый и долгий, как тихий накат морской волны на песчаный берег, вздох Сергея, за которым последовал шелест отрываемого листа бумаги, потом были еще какие-то непонятные звуки… Сколько минут продолжалась эта мучительная для обоих тишина, Вероника не знала. Время для нее, раздавленной и опустошенной, остановилось, но она отчетливо слышала, как Сергей закрыл за собой дверь в спальню, слышала его затихающие шаги через гостиную, слышала тихий хлопок коридорной двери, потом наступила минута такой отрешенности и утраты всех физических ощущений, которую в народе и в медицине называют двумя точными словами — потеря сознания.

Когда она очнулась, то еще долго лежала неподвижно, боясь открыть глаза. Если бы в эту минуту ей предложили: «Выбирай одно из двух: или встреча с Игорем была той омерзительной реальностью, за которую ты заплатишь жизнью, или приход Сергея был всего лишь сновидением и он о твоей вине перед ним никогда не узнает», — она выбрала бы первое.

И все-таки Вероника нашла в себе силы встать, чтобы жить дальше, чтобы мучиться от сознания непоправимой вины перед любимым человеком, ее верным другом, мужем, которого она так греховно и грязно предала, встала для того, чтобы всю жизнь нести тяжкий крест вины перед еще не родившимся ребенком, у которого она отняла отца.

Опираясь руками о валик дивана, Вероника с трудом поднялась на ноги и, касаясь пальцами стенки, зачем-то подошла к зеркалу. И тут же, исторгнув протяжный, сдавленный где-то в глубине груди стон, отпрянула назад: из зеркала на нее смотрело отвратительное лицо с потухшими глазами, под которыми темно-голубоватыми серпами лежали следы бурно проведенной ночи.