Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке

Но осторожный чиновник остерегался с головой нырять в омут проекта, так зримо и навязчиво маячившего перед глазами. В голове почему-то все время звучала любимая фраза Марьи Ивановны, несколько облагороженная претендующим на интеллигентность Василием Васильевичем: «Как бы и рыбку съесть, и на велосипеде прокатиться, и косточкой не подавиться». Ясно было одно: нельзя брать на себя всю ответственность за предстоящий шаг. Да и пирог слишком жирен, чтобы осилить одному. Он уже подготовил более-менее сносное обоснование своих предложений, закамуфлировав в нем истинную уголовную суть проекта. Пусть все считают, что он печется не о собственном кармане, а о родном государстве. Днем и ночью только и думает о деяниях на пользу Отечества. Однако все им подготовленное нуждается в поддержке сверху. Скрепя сердце набрал номер своего покровителя. Из двух-трех междометий сразу смекнул, что тот примет его прямо сегодня, прямо сейчас.

Через час Абражевич уже стоял перед зданием, где разбиваются надежды и сердца. Нередко человек входил сюда полный сил, устремленный в помыслах в светлое будущее, как штопор в пробку, а вываливался из подъезда полутрупом, не ведающим, на кой хрен больше жить. Однако сам факт, что он вхож сюда, говорил о многом. Простым людям тут ходу не было. В этот дом попадали лишь избранные, образно говоря, сюда и приглашали лишь отдаленных потомков царя Мидаса, которые, как и их славный предшественник, умели превращать в золото все, к чему прикасались их руки.

Кабинет, в котором Абражевича принял покровитель, мало чем отличался от его собственного, был, пожалуй, даже поменьше и уставлен небогато, но эта видимая его малость была обманчивая: посетитель сразу же попадал в зону действия столь мощных, высоких, таинственных энергий, что с непривычки мог впасть в окаменение. Но Василий Васильевич тут бывал и потому знал, как себя вести в подобной ситуации. Он поспешно изобразил робкую почтительность перед сидящим за столом странным существом, похожим на раскормленную жабу, но в его поведении все же чувствовалось веселое озорство, и воспринималось это покровителем нормально.

– Ну, чего еще придумал, бесенок? – осведомился тучный господин с жирным лицом. – Небось, какую-нибудь большую пакость?

Абражевич подобострастно хихихнул и не садился, пока покровитель, выждав минуту-другую, милостиво не ткнул пальцем в стул.

– Рад видеть вас в добром здравии, уважаемый Никифор Семенович, – произнес Абражевич с такой сокровенной искренностью и глубиной, что было понятно: окажись по-другому, застань он благодетеля хотя бы с легким насморком, то и сам в ту же секунду околел от горя. Вот так далеко простиралась его преданность.

– Говори дело, – пренебрежительно буркнул хозяин кабинета. – Чего понадобилось от старика?

Заранее приготовленные фразы гладко посыпались изо рта Абражевича. Быстро и внятно изложил суть, словно докладывал о каком-то забавном пустяке. Покровитель любил, чтобы именно так подавали новую информацию. Если же кто-то пыжился, изображая значительность, – сердился, мог отругать и выгнать. Однажды во время выборов, когда к власти рвался опытный партократ, а в противовес липовым социологическим опросам вместо него победил молодой и пользующийся поддержкой народа новый лидер, Абражевич на такое нарвался. Покровитель в тот раз обошелся с ним мягко, не пренебрег его молодым азартом, доходчиво растолковал: «Чем сложнее ситуация, тем меньше эмоций. Иначе сгоришь. А жаль, дистанция в тебе имеется».

Когда Абражевич назвал цифры, покровитель расплылся в приятной улыбке, отчего щеки, надувшись, поползли к вискам.

– Не подавишься, сынок?

Абражевич уклончиво ответил, мол, провести можно по гуманитарным программам, пустить через наши банки.

– Через какие банки?

У странного жирного существа голова была устроена, как миноискатель. В глубине души Абражевич восхищался именно этим его качеством. В любой информации он мгновенно выцеживал самую сердцевину, потаенный, единственно важный смысл, а все остальное пренебрежительно отметал. Наверное, про таких, как он, и было сказано: «Кто его обманет, тот два дня не проживет!» Впрочем таких, кто пытался обмануть, давно уже не было видно вокруг: отсеялись, истлели, распылены по ветру.

Карьера покровителя приводила Абражевича в трепет. Малообразованный, вышедший, как говорится, из гущи народной, он вознесся так высоко, что для него больше не существовало каких-либо запретов, моральных норм и всей прочей чепухи, которая порой вяжет по рукам и ногам даже самого умного, предприимчивого человека, что Василий Васильевич хорошо знал по себе. На той вершине, куда покровитель поднялся, у него не было равных собеседников, и, главное, он воспринимал такое свое положение как обыденную, чуть обременительную непреложность.