Алексей Синицын - Самоучитель Игры

Джозеф Кроуз и Лемюэль Смит единодушно решили, что не отправятся в монастырь Тяо Бон до истечения 40-го дня по кончине Кроуза-старшего. До этого времени Смит должен был продолжать переводить рукопись Ся Бо, а инспектор заниматься необходимыми к дальнему походу приготовлениями. Это отнимало у них почти месяц времени, но, с одной стороны, уважение к памяти родителю, а, с другой, то, что послушнику удастся выудить какую-то важную дополнительную информацию из рукописи Ся Бо, заставило придти их к этому согласному решению.

Монастырь находился в горах Тибета, и Кроуз вечерами подолгу, склонясь над картой последней Китайской Империи, анализировал и вычерчивал тупым синим карандашом различные варианты маршрута, делая дополнительные пометки.

– Да я знаю, как добраться туда, милейший мой Джозеф, – уверял послушник, глядя с насмешливой улыбкой на географические «фобии» своего друга.

Но Кроуз, и не без основания, считал Смита человеком, мягко говоря, немного беспечным, больше доверявшим своему бродяжьему наитию, чем точному логическому расчёту, единственно способному по мнению инспектора привести к результату скорейшим образом, достаточно безопасно и с наименьшими финансовыми затратами.

Между тем, флейта наместника Лунгху почти полностью перешла в распоряжение Кроуза. Он день ото дня всё более увлекался ею и после своих долгих картографических изысканий, совершаемых им, одновременно с занесением множества помет в блокнот и производимых расчётов, с удовольствием предавался так успокаивавшему его душу звукоизвлечению, сидя в отцовском кожаном кресле и вспоминая Кроуза-старшего. Ему казалось, что флейта и душа отца каким-то незримым образом связаны. И что через неё с ним говорит чуть ли не сам его покойный родитель.

Впрочем, Смит этому и не возражал, скорее даже наоборот, он с самым чистым умилением вслушивался из гостиной, где корпел над переводами, в эти нежные, всегда чарующие звуки. За пару недель ему удалось продвинуться довольно далеко. И инспектор, сидя за ужином, выслушивал от своего друга регулярные отчёты, касающиеся выигрышных стратегий.

Во время таких слушаний Джозеф Кроуз всё больше убеждался, что Патриарх Тлаху в своей рукописи рассматривал не просто отдельные, частные выигрышные стратегии, но именно создавал единую, стройную и грандиозную теоретическую систему Выигрыша. Но, чем более стройной и грандиозной эта система постепенно становилась в его глазах, тем больше он задумывался об отыскании настоящего, подлинного Самоучителя Игры. Что-то внутри него произошло, сдвинулось, перевернулось. То ли флейта наместника Лунгху на него так действовала, то ли смерть отца и его последние предсмертные слова, а может быть, и то, и другое вместе. Только, ещё раз повторю, чем больше перед Джозефом Кроузом открывалась перспектива стать богатым, могущественным и непобедимым, тем больше его душа алкала чего-то иного.

Примерно за неделю до назначенного отправления, около двух часов пополудни, инспектор услышал из гостиной непередаваемый звук, принадлежавший, безусловно, голосовым связкам Лемюэля Смита.

– Лемюэль, что, что опять случилось?! – инспектор даже не успел препоясать свой шёлковый халат.

– Нет, нет, этого не может быть! – Смит мотал головой, и как будто пытался стряхнуть невидимую пелену со своих раскрасневшихся от напряжения глаз.

– Да что, чёрт возьми, произошло? – рассердился Кроуз – Вам удалось узнать что-то очень важное?

– Джозеф, это только предположение, – переводчик с усилием сглотнул, – только предположение, но меня вдруг осенило – письмо!

– Какое письмо? То самое, которое мы получили от Ся Бо?

Переводчик не мог говорить и только утвердительно махнул рукой.

– Там что-то срыто ещё, чего мы не заметили ранее? – инспектору приходилось вопросами помогать своему другу, наконец, выговориться.

– В том письме, Патриарх Тлаху назвал Ляо «маленькой птичкой».

– Да, он написал «В смерти маленькой птички никто не виноват», – подтвердил Кроуз, который перечитывал письмо множество раз и помнил его содержание наизусть.

– Джозеф, в одном из диалектов китайского языка «маленькая птичка» и «дочка» – это один и тот же иероглиф! Так, ласково, называют отцы своих дочерей.

Инспектор опустился на многострадальный персидский диван, и его халат распахнулся совсем уж неприлично.

– То есть, ты хочешь сказать, что отцом Ляо был Ся Бо??? Но, он ведь остался жив, а должен был непременно умереть после зачатия, если сама она принадлежала к тому самому женскому самурайскому клану.