Татьяна Устинова - Близкие люди

Почему-то Степана это злило.

– Ну что ты молчишь, Петрович?

– Я с тобой поговорить хотел, – сказал прораб виновато, – я понимаю, что сейчас не ко времени, но…

– А до завтра никак нельзя отложить?

– И до завтра можно, Андреич, – пробормотал прораб, поднимаясь, – конечно, можно. Что ж я, не понимаю, сколько всего на тебя… навалилось. Я думал, я тебе помочь смогу.

– Ты мне и так очень помогаешь. И еще больше поможешь, если в следующий раз некондиционные плиты сразу завернешь, а не заставишь меня с ними валандаться.

Это был удар не в бровь, а в глаз. Напоминанием о плитах Степан как бы моментально поставил подчиненного на должное, подчиненное, место.

– Я совсем не про то хотел сказать, Андреич, – пробормотал совершенно уничтоженный прораб, – я про Муркина хотел… Да это и не важно, наверное… Ты меня прости, Андреич, что я не в свое дело лезу, просто я думал… А плиты что ж…

Последний раз… Будем следить. Как-то все сразу навалилось, и не работали несколько дней, а потом сразу столько всего, вот я и того… недоглядел, но я… Да и бог с ним, с Муркиным этим, а плиты, я знаю, моя ошибка, плиты эти…

Если бы Степан на самом деле услышал хоть слово Из того, ! что растерянно бормотал прораб, если бы все его мысли не были так торжественно-печальны, если бы на десять секунд он перестал жалеть себя и всплыл на поверхность лужи черной меланхолии, в которой он с таким удовольствием пускал пузыри, и выслушал бы то, что Петрович хотел ему рассказать, все кончилось бы. Смерть разнорабочего Муркина была бы разъяснена, и приведенный в движение механизм убийства заклинило бы на следующем обороте.

Но Степан прораба не слушал. Ему было не до прораба и не до его рассказов. Он думал о несправедливом устройстве мира и горевал над своей растоптанной верой в людей.

– Поедем домой, Петрович, – предложил он, краем уха отметив в сбивчивой прорабской речи фамилию Муркина, – у меня в квартире нянька сидит неотпущенная, а мне еще доехать…

Они вышли друг за другом, и Степан погасил свет в кабинете и в приемной.

Ни один из них не заметил приоткрытой двери в коридор и не услышал торопливых и мягких шагов, удалявшихся в сторону лестничной клетки.

С утра начались свеженькие, утренние неприятности.

Спал Степан плохо и потому встал в шесть, злой и раздраженный, как навозная муха, не получившая свою порцию навоза. От горячей воды его разморило, от кофе заболел желудок, а от утренних Ивановых воплей что-то как будто поминутно лопалось в голове и застилало глаза и уши Иван же, как назло, был необыкновенно свеж, бодр и общителен.

Приняв на себя ежеутреннюю порцию холодной воды и услышав от отца, что он супербизон, Иван уселся за стол, скорчил рожу при виде кружки с морковным соком и принялся подробно пересказывать содержание книжки “Танки”, купленной вчера на Арбате.

– А зачем вас на Арбат носило? – поинтересовался Степан, не в силах уследить за сложностями танкостроения двадцатого века в России и ее окрестностях.

– Ну па-а-па! Ты что? Это же очень большой книжный магазин! Там сколько хочешь книг можно купить! Ты разве не знаешь?!

Слегка пристыженный, как будто сын уличил его в склонности к поджогу публичных библиотек, Степан потрепал золотистую макушку.

– А спать ты во сколько лег?

– Да рано, пап! Я так рано не могу слать, но Инга Арнольдовна сказала, что если я хочу, чтобы она мне почитала, придется ложиться в девять. Пап, скажи ей, что в девять даже грудные дети спать не ложатся!

– Нет уж, – отказался Степан решительно, – сами разбирайтесь. Мне разборок с Кларой до конца жизни хватит.

Больше не хочу. Кроме того, она права, твоя Арнольдовна.

Если ты хочешь, чтобы она тебе читала, значит, подчиняйся ее требованиям.

– Пап, но ведь она у нас работает, правильно? И ты можешь ей зарплату не дать…

Ого! Леночка была бы в восторге!

– Прежде всего, – сказал Степан жестко, – тебя совершенно не касаются вопросы ее зарплаты. Она сделала нам великое одолжение, согласилась сидеть с тобой все лето. Иначе мне пришлось бы отправить тебя в какой-нибудь дом отдыха или лагерь, понял? – Иван только моргал, медленно осознавая, какой жуткой участи ему чудом удалось избежать. – Кроме того, она учительница и лучше нас знает, как ребенок должен себя вести, во сколько он должен обедать, во сколько спать и сколько играть на компьютере. Это тебе понятно, ребенок?

Иван кивнул. Он знал, что сейчас безопаснее всего кивнуть, не раздражая и не нервируя отца, а то потом с ним хлопот не оберешься. Закричит, покраснеет, станет сильно и страшно топать, собираясь на работу, а Иван весь день будет томиться чувством вины и придумывать, как бы им вечером получше помириться, а отец еще, может, и придет поздно, и тогда помириться не удастся до завтра, и завтрашний день будет испорчен тоже… У Ивана была довольно трудная жизнь, и поэтому он все понимал немного не как обычный ребенок.