Татьяна Устинова - Миф об идеальном мужчине

– И при этом рассуждать о букете и послевкусии, – добавил Андрей.

Они были очень похожи, брат и сестра. Они даже говорили одинаково, несмотря на разницу лет, образований и образов жизни. Как-то сразу было понятно, что они – брат и сестра, что они хорошо понимают и любят друг друга и, что бы ни случилось дальше, как бы ни развела их жизнь, они будут так же понимать и любить друг друга.

Доев со своей тарелки все до крошечки, Андрей рассеянно похлопал себя по карманам, но сигарет не нашел и вышел в коридор.

– Не смей на него так пялиться! – приказала Таня шепотом. – Он этого не заслуживает. Он идиот.

– Это я идиотка, – ответила Клавдия тоже шепотом. – И я не могу перестать. Я его, может, теперь только через год увижу.

– Вы чего? – спросил Андрей, входя в кухню. – Шушукаетесь?

– Мы не шушукаемся, – сказала Таня. – Пепельницу давай.

Он поставил на стол тяжелую хрустальную пепельницу, которая странно не вязалась с ею кой кухней, сел верхом на скрипнувший под его весом стул и велел:

– Ну выкладывайте, зачем пришли. И не врите, что просто соскучились.

После еды ему полегчало.

Как это они догадались зайти к нему в такой отвратительный день и спасти его от еще более отвратительного вечера? Наверняка Танька придумала. Клавдия последний раз была у него… Когда же? Память быстро отматывалась назад, в поисках нужного места. Андреи Ларионов всегда хорошо запоминал мелочи.

Да Это было зимой, шесть лет назад. Ему стукнуло тридцать, и он получил повышение. Клавдия пришла тогда раньше всех, даже раньше сестры, обещавшей помочь ему с готовкой, и страшно смутилась, застав его в одиночестве. Интересно, чего она тогда так испугалась. Что пострадает ее безупречная репутация или что он набросится на нее и лишит невинности?

Он усмехнулся. Нужно было сразу спрашивать, сейчас, наверное, уже поздно. Все-таки шесть лет прошла Клавдия Ковалева редко с ним общалась. Конечно, она дружила с его сестрой, а не с ним, но она была приятной, умненькой и… постоянной. Вряд ли он сумел бы точно сформулировать, что именно означает это слово в отношении Клавдии Ковалевой, но она никогда его не пугала. Не красила волосы в чудовищные цвета. Не смеялась низким волнующим смехом, который по замыслу должен был сражать мужчину наповал. Не анализировала его высказываний, хотя, возможно – и даже наверняка, – высказывался он время от времени грубо и неуклюже. С ней просто было разговаривать и легко молчать. Она не любила, когда ее жалели, но детство было, пожалуй, единственным, о чем не стоило ее расспрашивать.

Она вся была очень здравомыслящая, нелегкомысленная и искренняя, как гриб-боровик под елкой. И в то же время забавная, немножко лукавая и смешливая.

Мартышка.

И еще ему очень нравилась ее попка. И шея в завитках темно-рыжих волос.

Нет, ничего такого он вовсе не имел в виду, но смотреть на нее ему всегда было приятно. Просто по-мужски приятно, и все тут.

Совершенно разомлевший от этих мягких и легких мыслей, он пристроил голову на руки и приготовился слушать. Глаза у него закрывались.

– Андрюш, – начала Таня и сбилась.

Ох, и даст он им сейчас за идиотские выдумки!..

– Андрей, – перебила Клавдия, – помнишь, мы когда из Отрадного ехали, я тебе мужика одного показала? Ну, того, который на мосту стоял и в воду плевал?

– Ты еще сказала, что он за тобой следит, – сказал Андрей с ленивой улыбкой. – Как я мог забыть? Помню.

– Ну вот. Он на самом деле за мной следит, – выпалила Клавдия, с ужасом глядя, как меняется у него лицо. Черты подобрались и заострились так, что стало казаться, будто оно состоит из одних только острых углов. – Я засекла его еще раз, у своего дома. Он приехал раньше нас. А назавтра был второй. Его я у булочной заметила. – Она тараторила все быстрей и даже для убедительности умоляюще прижала руки к груди. Непонятно почему, но было очень важно, чтобы Андрей ей поверил. – А сегодня у аптеки снова был тот же, что и в Отрадном. Правда, Андрей! Я ничего не выдумываю, я выросла в детдоме, у меня просто замечательная память на лица.

Пока она тараторила, вся горечь и мерзость этого дня вдруг поднялась из глубины и хлынула на Андрея.

“Я не хочу об этом вспоминать. Пусть это будет просто работой. Пожалуйста!”

Но сознание, словно издеваясь над ним, уже крутило все заново – пустое женское лицо, грязная вода, капающая с мокрого белого свитера, запрокинутая безжизненная голова на спинке кресла прокуренных милицейских “Жигулей”, мертвая голая нога, с которой свалилась щегольская кроссовка, детские рисунки на стенах, запах нашатыря и волчий вой.