Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники

– Я сильнее и страшнее, – заявил Архипов холодно. – Или ты тоже веришь во всю эту галиматью, вроде трех планов бытия и вселенской струны, на которой играет душа?

– Какая… струна? – оторопело спросила Маша. – При чем тут струна? Откуда ты ее взял?!

Архипов чуть было не сказал: “Да это мне полчаса назад Лизавета опять наболтала!..”

Но все-таки не сказал. Получалось, что он не только верит во всю “эту галиматью”, но даже активно ее пропагандирует.

Он притормозил, обернулся и за волосы поднял Витька. Тот сморщился и зашипел.

– Этот дом?

– Этот. Ну все, блин! Докатался ты!

Забор был красного кирпича и, как полагается, до неба. Архипов опустил стекло и посидел, приглядываясь и прислушиваясь.

Глухо падали в траву тяжелые летние капли. Осенние капли дождя никогда не падают с таким сочным и довольным звуком. Где-то лаяла собака, довольно далеко. Сосны за крепостной стеной стояли неподвижно, длинные тени, переломленные забором, доставали другой стороны улицы. Фонарь горел желтым светом.

– Люблю природу, – сказал Архипов и потянулся – специально для Маши. – В этом мы с Анатолием Петровичем похожи.

Еще в одном вопросе они были точно похожи – пожалуй, Архипов тоже хотел бы с ней жить.

Когда он увидел ее в первый раз в залитой светом Лизаветиной комнате, в этой штуке с горлом и без рукавов, он сразу все про себя понял. Зря Лизавета приписывала ему благородство души. Нет никакого благородства и никогда не было! Маша Тюрина слишком выбивалась из “холостяцкого флэта”, в который превратилась его жизнь. Он, Архипов, хотел ее и боялся за нее, и этого было достаточно. Он хотел спасать ее, поражать ее воображение, убедить ее в том, что он и есть Нэш Бриджес – Дон Джонсон. Еще он хотел облагодетельствовать ее, разметать всех ее врагов, покорить ее сердце, заманить ее в постель – и этому не было объяснений, просто так получилось, и все тут.

Лизавета наколдовала, черт ее побери!

– Володя, давай уедем отсюда! Пожалуйста. Ты правда не понимаешь, что делаешь!.. Ты не знаешь, на что они способны.

Она тряслась, хотя на улице стремительно теплело – ветер был влажный и вкусный, как будто пришедший из тропических лесов.

Делать этого не следовало, но не мог же он сдерживаться всю оставшуюся жизнь!

Архипов обнял Машу за шею, притянул к себе и поцеловал в губы.

Поцелуй должен быть просто поцелуем – без “продолжения”, какое уж тут “продолжение” перед боем и после плена!

Всего лишь поцелуй. Один. Не слишком долгий. Перед боем и после плена.

В голове загрохотало. Стало неудобно сидеть. Маша вздохнула и обняла его за шею худыми руками, совсем девичьими с шелковой, и бархатной, и черт знает какой кожей. Глаза она, конечно же, закрыла, а Архипов – нет, и прямо перед собой он видел бледные веки, синие тени, веснушки. Ее пальцы трогали его затылок, возились, как будто пытались найти что-то на ощупь, и это шевеление у него в волосах возбуждало ужасно.

Всего лишь поцелуй. Один. Я смогу остановиться. Всего один.

Архипов перевел дыхание, перехватил ее поудобнее – и поцеловал еще раз. Потом еще.

Тинто Брасс терпел-терпел, а потом все же кашлянул – приглушенно и деликатно гавкнул.

Маша с Архиповым стукнулись лбами.

– Мне надо ванну принять, – сказала она быстро, – и зубы почистить.

– Я же говорю – идиотка, – ответил он, и они посмотрели друг на друга.

– У меня дома твой брат и Расул Магомедов, – неизвестно зачем заявил Архипов. – Как ты думаешь, мы сможем их выгнать?

После чего Маша, ясное дело, смутилась до слез и отвернулась.

Прежде чем выгонять брата с напарником, нужно было “до конца исполнить свой долг”. Как-то Архипов в одну секунду позабыл об этом.

– Ну что? – спросил он у притихшего Витька. – Домофон есть или так будем кричать?

– Справа домофон.

– Вот и хорошо.

Выходить из машины Архипов не стал. Сдал назад, развернулся и ловко притерся к самому забору. И нажал блестящую кнопочку.

– Охрана есть? – деловито спросил он у Витька и опять нажал.

– Полно тут охраны! А ты попал, блин!

– Да! – бодрым голосом отозвался домофон. Архипов снизу вверх кивнул Маше. Она отрицательно покачала головой.

Значит, не Добромир.

– Добрый вечер, – произнес Архипов, – мне бы с господином Безсмертным увидеться, с Анатолием Петровичем. Как мне это сделать?

В домофоне произошли серьезные волнения и даже отчасти смута, что было заметно по изменению тона – на предельно осторожный – и еще потому, что послышались какие-то движения, как будто отвечающий гримасничал, махал руками и призывал остальных.