Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники

– Нехорошей квартире, – подсказал самый уважаемый человек во всем доме.

– Нехорошо, нехорошо в квартире! – моментально согласился Гаврила Романович. – Это уж точно! Что хорошего! Бригитта Феликсовна вчера пыталась выяснить у них, что они тут делают, и милицией пригрозила, и управдомом, а они улыбаются только и молчат! Это она так сказала, я сам ничего не видел и не заговаривал и вообще считаю, что с ними нельзя разговаривать! Только силой, только силой! И за сто первый километр!

– А вы знакомы с… племянницей? – неожиданно перебил его Архипов.

Гаврила Романович махнул рукой:

– Видел в подъезде и на улице несколько раз.

– Сколько ей лет?

– Лет? – удивился Гаврила Романович. – Не знаю. Лет тридцать. Может, тридцать пять.

– Или пятьдесят? – задумчиво предположил Архипов.

Конечно, он уж сообразил, что девочка Маша давно выросла из песочницы и вряд ли теперь ходит с синим пластмассовым ведерком, но то, что ей тридцать лет – или даже тридцать пять, – Архипова поразило.

Он ведь дал обещание “не оставить”. Он даже написал это на бумажке и сунул Лизавете в физиономию. Как он станет опекать женщину тридцати пяти лет?! Зачем ее опекать?! Лизавета все повторяла, что “девочка пропадет”, но в тридцать пять – хорошо, пусть в тридцать! – девочки уже вполне самостоятельны. Если она решила продать квартиру, бросить работу, очиститься и уйти в секту, чтобы там, на свободе, предаваться песнопениям, которые слышал Гаврила Романович, значит, Архипов ей помешать не сможет. Даже смешно надеяться.

Тем не менее соседи надеялись, а Лизавета взяла с него обещание “не оставить девочку”, и он его дал, черт возьми! Хорошо, что у него душа кедра, а не носорога. Была бы носорога, он бы сейчас кого-нибудь точно боднул. Например, Гаврилу Романовича – Думцева, Министерских, Беззаконова?..

– Милиция нас не спасет, – поморщившись, сказал Архипов и одним движением вылил в горло остатки колючей французской воды, – права Бригитта Феликсовна. В конце концов, ничего противоправного не происходит.

– Как?! – поразился Гаврила Романович. – А секта?!

– У них в паспортах не написано, что они секта! Скорее всего, указано, что прописаны на Сиреневом бульваре, дом триста пятьдесят, или на улице Бориса Галушкина, и вполне законопослушны!

– Так… что же делать? – упавшим голосом вопросил Гаврила Романович и дрогнул тощим телом, как будто уже влекомый невидимыми сектантами к жертвенному костру.

– Я поговорю с племянницей, – объявил Архипов. – Постараюсь выяснить, что это за люди и какие у нее планы в отношении… квартиры и песнопений.

– Только, пожалуйста, если можно, сегодня, – просвистел Гаврила Романович тревожно, – прямо сегодня, не откладывая, а то завтра вам на службу, а там, кто знает!..

– Сегодня, – пообещал Архипов и посмотрел на часы, – если она дома, конечно.

Гаврила Романович заблагодарил, закланялся и стал отступать в сторону входной двери. Архипов надвигался на него – как гора на муравья.

Когда дверь захлопнулась, вспомнилась наконец неуловимая фамилия.

Соседа звали Гаврила Романович Державный.

Державный, а вовсе не Беззаконных!

Архипов полежал в ванне с книжечкой – роман моднейшего Гектора Малафеева “Испражнения души”. Сам Гектор был изображен на лаковой обложке, которую хотелось лизнуть, – шляпа, поднятый воротник, прищур, контур щеки, сигаретка. В линии сочных губ, держащих сигаретку, известный цинизм и усталость, намек на пресыщенность. Красота. Архипов любил красоту. Примерно на пятнадцатой странице в ванную пришла архиповская собака, вдоволь навалявшаяся на диване. Она приблизилась, посопела и сунула холодный нос прямо Архипову в ухо.

Гектор Малафеев в это самое время составил из трехбуквенного, известного всем с третьего класса слова перевернутую пирамиду и галопом несся с верхней ее части, где оно было только одно, в нижнюю, где их насчитывалось штук двадцать. Архипов за ним не поспевал. Да и слово было, скажем так, излишне затасканным. Слишком уж часто встречающимся. Несколько передержанным, как разбухший огурец в бочке с рассолом.

Для того чтобы публично выразить свои мысли именно этим словом, уж лет десять не нужно никакого “гражданского мужества”. Может, поэтому супер – пирамида не вызвала в душе Архипова должного восторженного содрогания, и он обрадовался, что пришла его собака.

– Привет, – поздоровался Архипов.

Пес понюхал пену, брезгливо поморщился и мотнул лобастой башкой.