Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники

Юноше все было ясно.

Он слишком отчетливо помнил свой страх.

Вот эта постель, вот эти стены, “утка” между металлическими крашеными ногами кровати, стакан, а в стакане ложка – все, что у меня есть, и все, что у меня будет.

Память о страхе заставляла его изо дня в день потеть на тренажерах, выполняя специальный комплекс, придуманный тем же врачом.

Он всегда пристегивался в машине, даже если ехал через улицу в ларек за пивом. Даже с бортика бассейна он больше ни разу не прыгнул, потому что помнил тот свой страх и боялся, что он повторится.

Он привык к почти постоянной боли в спине и к тому, что спина может в любую минуту “подвести” и ее еще надо уговаривать и поглаживать, чтоб “не подвела”.

Как это он сегодня стащил труп по лестнице, вытащил в окно да еще усадил в машину?!

“Deep Purple” в наушниках все гремел, и диски падали на мат, сотрясая стены. Архипов старался не спрашивать себя, что во время его упражнений делают соседи. Впрочем, прямо под ним размещались супруги Державные, Елена Тихоновна и Гуня, люди во всех отношениях интеллигентные и уважительные.

Пот заливал глаза, трусы насквозь промокли. Позвоночник: просил пощады, но Архипов знал, что пощады ему не даст.

Гадость сегодняшнего дня растаяла под градом горячего трудного пота, и воспоминания о том, как на шею ему упала холодная и тяжелая рука, и о том, как Маша Тюрина говорила в телефон бойким, уверенным, ненатуральным голосом, больше, не мучили его.

Подошел Тинто Брасс, потыкался носом в ухо, в пластмассовый кружок, внутри которого гремел “Deep Purple”.

– Уйди! – приказал Архипов, не слыша себя. – Сейчас штангу на лапу уроню!

Тинто не ушел. Он был удивительно упрям. Архипов отвернулся от него. Он не любил, когда на него смотрели во время его экзекуций, а отвязаться от Тинто было невозможно. На руках надулись вены – мокрые и синие. Оставалось еще совсем немного. Минут пятнадцать.

Макс осторожно потянул на себя раму, уверенный, что окно закрыто. Рама не поддалась, и он потянул еще раз. Конечно, закрыто. Он целый день добирался до этого дома. Он знал – если доберется, больше ничего с ним не случится.

Сильный, здоровенный, похожий на бога Тора Манькин сосед придумает что-нибудь, и даст Максу поесть, и уложит спать на невиданном матрасе, а утром пойдет и спасет глупую Маньку, наделавшую дел. Он не думал, что станет делать, если окно закрыто.

На улице у него дважды проверяли документы и оба раза отвязались только потому, что он выглядел “жалостливо” и смирно просил его отпустить – он приехал к сестре, адрес такой-то, вот видите, на бумажке написано. Сейчас каникулы, так он погостить приехал! Его отпускали, но умный Макс был уверен – если заберут ночью, не отпустят.

Ему очень хотелось есть, а денег не было совсем, ни копейки. Он не мог поехать на метро как раз потому, что у него не было денег. Он шел и шел, спрашивал, куда идти, и опять шел. Ему отвечали, но смотрели подозрительно – Чистопрудный бульвар находился слишком далеко от того места, где Макс о нем спрашивал.

Вот он пришел, наконец, а окно закрыто.

Придется ночевать на улице, хотя он замерз так, что зубы во рту отчетливо стучали, а когда Макс пытался их сжать, начинала как-то подозрительно дергаться шея – пусть уж лучше стучат, ну их!

А может, его и дома нету. Может, уехал. Он ведь не должен сидеть и ждать, когда придет Макс Хрусталев.

Что делать? Как быть?

Макс присел под окно – там не было лужи, только сырой асфальт, вода скатывалась под куст бузины, – ноги почти не держали его. Он сел под окно и спрятал холодный нос за отворот куртки. За отворотом тоже было мокро, но не так холодно, и пахло псиной, наверное, от свитера.

Бабушка говорила когда-то, что связала его из собачьей шерсти. У бабушки была собака Клякса – не настоящая собака, как у соседа, а так, чепуховина, мелкая, вертлявая, черная. Бабушка ее вычесывала и добавляла шерсть “в нитку”.

Вот теперь псиной и пахнет.

Маньку поймали, когда они садились в поезд.

Макс твердо решил, что никуда не поедет – убежит на первой же станции! Не для того он ехал в Москву, чтобы через три дня сестрица – зараза! – приволокла его обратно, как провинившуюся козу. Он убежит. У него теперь своя жизнь, что бы там она ни говорила.

К ней подошел человек. Самый обычный человек, в пиджаке и галстуке, и плащ у него был серый, тоже самый обычный. Макс смотрел издалека, потому что она ушла вперед, а он тащился нога за ногу – не хотел никуда ехать и строил планы побега. Она вздрогнула, вскинула голову и сверху вниз – оттого, что высоченная, – посмотрела на того, в плаще. Он стал что-то говорить, а она вдруг бросилась бежать вдоль состава, и люди шарахались от нее и смотрели вслед, а Макс стоял, разинув рот.