Татьяна Устинова - Седьмое небо

— А ты, Николай? — Не дослушав Абдрашидзе, Тимофей Ильич чуть повернул голову в сторону молчащего Барышева. — У тебя какие идеи?

— У меня такие идеи, что нужно Шубина возвращать, Тимофей Ильич, — сказал Барышев, рассматривая свою ручку. — Мы без него как без рук. У меня все договоры висят с тех пор, как он не работает. Они так до лета провисят, если он не вернется!

— Я не могу его вернуть, — заявил Тимофей жестко. — Он виноват и должен быть наказан.

Барышев быстро и коротко взглянул Тимофею в лицо.

— Это уже окончательно доказано?

Тимофей перевел взгляд на Дудникова, и все замы, как будто головы их были связаны невидимой веревочкой, повернулись и посмотрели на Дудникова. Тот нехотя кивнул.

— Тогда не знаю, — сказал слегка побледневший Барышев. — И не спрашивайте у меня, Тимофей Ильич, я не готов отвечать…

— Никто не готов ни за что отвечать, — пробормотал Тимофей. — Один я за все и всегда. Все свободны, кроме Владимира Алексеевича. И завтра мне представьте все соображения о том, как должна работать юридическая служба, чтобы больше не было подобного рода проколов. Проследишь, Игорь Вахтангович.

Замы гуськом вышли из кабинета. Медленно и величественно притворилась дубовая дверь. Тимофей углубился в бумаги и на Дудникова не смотрел. От напряжения тот взмок и незаметно вытирал под столом влажные руки.

— Спасибо, Владимир Алексеевич, — вдруг пророкотал Тимофей, не отрываясь от бумаг. — Я не был уверен, что ты меня поймешь. Мы вроде заранее не договаривались…

“Все в порядке, — пронеслось в голове у Дудникова. — Я не оплошал. Я принял мяч и отбил его в нужную зону. Я молодец. Все хорошо”.

Зазвонил мобильный телефон, и Дудников вздрогнул, испугавшись, что это его телефон, что он забыл выключить его на пороге кабинета.

Тимофей Ильич неуклюже полез в карман.

— Да.

Дудников исподтишка, но очень внимательно наблюдал за батяней. Батяня послушал немного, кинул на бумаги эксклюзивного дизайна тяжелый “Паркер” и потер затылок. На лице у него появилось какое-то странное, не свойственное ему довольное выражение, как будто ему сообщили, что весь недавний кредит МВФ решено предоставить в его личное пользование.

— Я постараюсь, — сказал Тимофей. — Нет. Не скоро. Занимаюсь. Кое-что. Зачем? А-а… — Он засмеялся, и Дудников понял, что он говорит с женой. — Хорошо. Если я ошибусь, ты меня поправишь. Это точно.

Дудников смотрел на него во все глаза, как будто Тимофей Ильич вдруг ни с того ни с сего начал показывать фокусы.

— Ладно, Кать. Мне некогда. Ты во сколько освободишься? Приеду. — Он помолчал, очевидно, слушая, и перебил: — Я тебя люблю. Пока.

Он нажал кнопку и взглянул на Дудникова.

— Закрой рот, Владимир Алексеевич, — попросил он спокойно, и Дудников поспешно отвел глаза. — Моя жена волнуется, что мы с тобой не там ищем. Ты как считаешь, мы там ищем или не там?

— Т-тимофей Ильич, — начал Дудников, — у меня есть кое-какие новые данные, но я их до конца еще не проверил…

— Что ж так? — спросил Тимофей Ильич. — Давно нужно все проверить.

— Проверим, Тимофей Ильич, — уверил Дудников, — обязательно проверим!

— Что за данные?

— В каждом коридоре, — начал тот, торопясь и стараясь говорить как можно более коротко и как можно более ясно, — есть камеры наблюдения. Не только при входе и на лестницах, но и в коридорах.

Тимофей кивнул, показывая, что слушает.

— Все они поставлены на запись, на случай каких-нибудь форс-мажорных обстоятельств. Охранники их не просматривают, просто меняют кассеты, потому что смотреть там, как правило, нечего. Об этих камерах известно только… службе безопасности, и то не всей…

— Ну и что?

Дудников достал из портфеля кассету.

— Можно? Тимофей кивнул.

Дудников вставил кассету в видеомагнитофон.

— Вот. Это камера, которая стоит на этаже юридической службы. Видите? Запись сделана третьего декабря.

Тимофей рассматривал черно-белое изображение коридора, людей, которые беззвучно двигались туда-сюда, двери, которые бесшумно открывались и закрывались. Какой-то человек медленно вышел из распахнутой двери, постоял, выискивая что-то в карманах, потом медленно двинулся прямо на камеру. В углу телевизора в длинном окошке бежали секунды.

— Да это же Долголенко, мать его! — вдруг заорал Тимофей в полный голос и посмотрел на шефа безопасности. — А?

Дудников кивнул и открыл рот, чтобы сказать что-то, но Тимофей не дал.

— Постой, Владимир Алексеевич! Не может быть, чтобы эта твоя запись была от третьего декабря! Долголенко к нам в последний раз приезжал… когда?