Татьяна Устинова - Закон обратного волшебства

Он раздраженно зашарил по стене — искал выключатель, а Одри Хепберн выразительно сопела рядом.

— Нашел!

Свет коротким ударом хлестнул по глазам и погас.

— Что такое?!

— Все в порядке. Свет есть.

Анфиса ничего не могла рассмотреть. Теперь перед глазами плавали фиолетовые круги с оранжевым ободком по краям. В центре каждого круга была старенькая раковина и водонагревательная колонка над ней. И еще Юрина рука, протянутая к выключателю.

Анфиса все терла глаза.

— Значит, в ванной свет есть, а из дома он не выходил. Юра, пойдемте на кухню.

— Зачем?

— Там должен быте подпол. Не может быть, чтобы у Петра Мартыновича не было подпола!

— А почему вы думаете, что он на кухне?

— Потому что с кухни банки в подпол проще опускать!

И тем не менее подпол был не на кухне. Они последовательно обошли весь дом, поднимая старые домотканые половики и вытертые ковры, прежде чем нашли квадратный вырез в досках, довольно большой.

— Анфиса, помогите мне!

Вдвоем, пристроив фонарь к ножке пузатого буфета, они кое-как приподняли тяжеленную крышку.

— Как же он один его открывал?!

— У него наверняка было какое-нибудь присполение.

— Какое приспособление?!

— Кочерга или что-то в этом роде.

— Тогда странно, что поблизости ничего нет… такого. Глупо держать кочергу, которой открывается погреб, далеко от него.

— Может, и есть, — пропыхтел Юра, — только мы не знаем где!..

Крышка, сколоченная из половых досок, тяжело скрипнула, отваливаясь к стене, и открылся зев, черный и страшный, гораздо темнее и страшнее, чем окружающая их лунная тьма.

Юра подхватил фонарь — луч полоснул по стенам — и посветил вниз.

Анфиса, сдерживая дыхание, заглянула в погреб.

Оттуда пахнуло сыростью, гнилым деревом и мокрым кирпичом как будто. Был еще какой-то запах, довольно странный и непривычный, тяжелый.

— Там… кто-то еще умер?

Юра оглянулся на нее и понял, что она не шутит. Анфиса не шутила. Она была напугана.

— Нет. Это… не трупный запах. Это химия какая-то.

— Откуда вы знаете?!

И он сказал:

— Я много лет проработал ментом.

— Вы?!

— Я.

— Как?! Почему?!

— Потому что у меня была такая работа. Думаете откуда Иван Иванович меня взял?.. Кстати, на крышке погреба капель воска нет, вы заметили?

— А почему вы перестали работать ментом?

На этот вопрос он не ответил. Свесив голову, он смотрел вниз, в подпол, водил лучом по ровным рядам банок.

— Здесь закуски на много лет вперед. Если еще и самогоночка есть…

— Почему вы ушли из милиции сторожить чужую дачу?

— И грибы! Как вы думаете, если я притащу домой банку с белыми, Клавдия меня убьет на месте или будет долго пытать?

— Вам в детстве никто не говорил, что воровать нехорошо?

— Так они все равно все пропадут, а мы… под водочку…

— Вас уволили за пьянство?

— Анфиса, — он выпрямился и все-таки посветил ей в лицо, потому что она ему надоела. — Я не хочу об этом говорить. Хотите узнавать — узнавайте. Я вам помогать не буду.

— Вы что, застрелили напарника? Или соседского мальчишку-хулигана? Или вашу жену взяли в заложницы и вы не смогли ее спасти?

— Света там действительно нет, между прочим. И запах странный.

— А если я у Ивана Ивановича спрошу?

— Надо туда спуститься. Держите фонарь.

Анфиса взяла у него фонарь, стала на колени и тоже свесилась головой вниз.

В подполе оказалось просторно и холодно, как бывает только под землей. Воздух был довольно влажный, спертый, и пахло на самом деле какой-то химией.

Ряды банок уходили за горизонт — огурцы, помидоры, перец. Грибы стояли отдельно, на широкой полке, все пронумерованные по годам и месяцам. Петр Мартынович был исключительно аккуратным человеком. Видимо, он даже пыль с них стирал, потому что банки сверкали, как недавно вымытые. Анфиса повела фонарем и обнаружила бутыли, которые стояли на цементном полу. Некоторые были темного стекла, а другие прозрачные. Видимо, голубая мечта бывшего мента Юры Латышева — самогон. На горлышки темных бутылей были надеты воздушные шарики разной степени надутости, а светлые были заткнуты чистыми тряпицами.

— А окорока? — вдруг спросил Юра у самого ее уха. — Еще должны быть окорока, свешивающиеся с крюков!

— И еще неощипанные фазаны и зайцы, — поддержала его Анфиса, — как на фламандском натюрморте.

— Куда вашим фламандцам до запасливого русского мужичка!

— Это точно.

Он вытащил из-за ремня снятый со стены портрет, пристроил его на пол и вдруг лег на живот, подтянул рукав и зачем-то сунул руку в щель между бревнами.