Татьяна Устинова - Закон обратного волшебства

Убийственная магия места.

Бабушка знает, что она пошла с Юрой «на дело». Клава тоже знает. Если с ней что-то случится, они позвонят всесильному Ивану Ивановичу, и он приедет, и Юре тогда несдобровать.

Может, имеет смысл сказать ему об этом?..

— Юра, — начала она, чувствуя себя последней идиоткой, — я все понимаю, конечно, но вы должны помнить, что если тут… — она хотела сказать «со мной», но сказала:

— …если тут с нами что-то случится, бабушка позвонит Ивану Ивановичу и…

Юра Латышев вдруг захохотал во все горло.

То они все шептали, а то он вдруг захохотал так, что задрожали старые канделябры на полке и, кажется, даже шторы зашевелились, — Что вы! Замолчите!

— Так как же? — спросил он и снова засмеялся. — Иван Иванович-то, собственно, мой главный заступник и есть. Это он меня пристроил на работу к вашей бабушке, если вы запамятовали! Сто лет назад!.. А если мы с ним в преступном сговоре?

Анфиса молчала. Он так говорил, что становилось как-то совсем не страшно и понятно, что все ее опасения — чепуха.

Бабушка любила это слово. " "

«Чепуха!» — говорила она, и казавшееся сложным дело вдруг теряло не то что сложность, но и всякий смысл.

— Мотивы, мотивы, — продолжал Юра, — у нас с Иваном Ивановичем в таком случае должны быть мотивы. Это, между прочим, на первом курсе проходят.

— На первом курсе чего?

На этот вопрос он предпочел не ответить, как никогда не отвечал на вопросы, связанные с ним самим.

— Какие у нас с Иваном Ивановичем могут быть мотивы? Подождите! — прикрикнул он, обнаружив, что она собирается двигаться дальше по коридору. — Давайте выясним наши запутанные отношения.

Волшебство, вдруг вспомнилось ему. Прямое я обратное, как математическая функция. Он еще не разобрался хорошенько, какое именно волшебство было во всем этом, но оно определенно было и осуществлялось по своим законам.

— Какие еще отношения, Юра?!

— Мы не можем идти на дело, если не доверяем друг другу, — сказал он совершенно серьезно. — Значит, так. Мотивов для убийства соседа у меня нет. Кроме того, оно мне очень неудобно, потому что оно заботит мою хозяйку, даму во всех отношениях самостоятельную, и я теперь должен воплощать в жизнь ее замыслы, провожать ее внучку на место событий и так далее.

— Могли бы не провожать!

— Это я к тому, что мотивов нет, Анфиса! У Ивана Ивановича вообще никаких нет. Кроме того, он обожает вашу бабушку, квохчет над ней…

— Что он делает?

— А вы никогда не замечали?

— Нет, я замечала, но…

— И у него тоже проблемы, потому что проблемы вашей бабушки немедленно начинают волновать и его: Странно, что он сегодня не примчался. Видимо, ей удалось все от него утаить, когда он звонил.

О да. Бабушка могла утаить все, что угодно, от кого угодно!

— Если бы я хотел вас ограбить, я мог бы сделать это уже сто или двести раз, и, кроме того, мне не надо было бы вначале убивать соседа, привлекая сюда милицию, "Скорую " и профсоюзы!

— Какие… профсоюзы?

— Успокойтесь, — сказал он сердито, вдруг устав от своего монолога, — я не убийца и к соседу никакого отношения не имею. Все будет хорошо, мы благополучно вернемся домой, обещаю вам.

— Юра, — фальшиво сказала Анфиса, — вовсе ничего такого я не имела в виду!

— Имели, имели! Идемте. Сейчас во коридору направо.

— И что там?

— Как раз спальня.

— Где он… умер?

Юра промолчал.

Анфиса заправила за ухо короткие волосы. Ей не хотелось туда идти. Все это оказалось намного серьезнее, чем ее обычные «детективные» приключения вроде украденных пятисот рублей и пропавших договоров.

Но не останавливаться же на полдороге! Она пошла «на дело» и доведет его до конца.

Значит, что там было, такого важного?..

Капли воска, открытая дверь и подушка.

К этому только что добавилась кухонная форточка, которая совершенно точно была закрыта, — Юра проверял ее, когда обнаружил мертвого Петра Мартыновича.

Но самое, самое главное — воск. Откуда взялся воск на руке покойного, если он был найден в своей постели как бы умершим во сне, а электричество точно не отключали?!

— Сюда.

Дверь тихонько проскрипела, открываясь. За дверью была лунная комната с темными бревенчатыми дачными стенами, фотографиями в латунных рамках — размытый свет равнодушно скользил по ним и скатывался, не задерживаясь. Раскрытая постель под этим светом казалась неестественной, синей, как остывший труп. За окнами лежал скучный растаявший огородик — ни одного деревца, только взрытая земля с островками залежавшегося снега.