Родриг Оттоленгуи - Пуговица-камея

Митчель написал имя и адрес парижской фирмы, передал записку Барнесу, а сам продолжал писать на другом листке.

– Но, мистер Митчель, – воскликнул Барнес, – ведь это та же фирма, где куплены ваши драгоценные камни, то есть, которые сходны с украденными. Я уже переписывался с ними, и они мне ответили, что ничего не знают.

– Да, я знаю; это было сделано по моему указанию, – смеясь, сказал Митчель. Барнес снова подумал, что ему пришлось бороться с человеком, который все предвидел. – Я знал, что вы напишите людям, имя которых вы прочли на моем счете, поэтому и попросил их не отвечать ни на один из ваших вопросов. Но относительно этой пуговицы и я не получил от них никакого удовлетворительного ответа; узнать что-нибудь можно будет только на месте. Это письмо обеспечит вам их помощь.

На этом они расстались, оба довольные этим разговором.

Пришло первое января, а Митчель ничего не знал о Барнесе, кроме того, что он в отсутствии и что время его возвращения неизвестно. Ему было очень неприятно, что он не знал, будет ли Барнес на его обеде, или нет, но он не мог отложить обед и надеялся, что Барнес все же явится в последнюю минуту.

Обед был назначен на десять часов вечера у Дельмоника, где Митчель заказал отдельную комнату; за десять минут до назначенного часа собрались все приглашенные, за исключением Барнеса: Ван Раульстон, Рандольф, Фишер, Нейльи, оставшийся на зиму в Нью-Йорке, Торе и еще несколько господ.

За полминуты до десяти часов вошел Барнес. Улыбка торжества промелькнула на лице Митчеля. Когда все общество направилось в столовую, Митчель нашел возможность обменяться с Барнесом несколькими словами.

– Скажите поскорей, удалась ли ваша поездка?

– Вполне.

– Хорошо, напишите на этой карточке имя и дайте ее мне, а я дам вам другую, на которой написано имя человека, подозреваемого мной.

Барнес написал. Они дали друг другу карточки, бегло взглянули на них и обменялись многозначительным рукопожатием. На обеих карточках было одно и то же имя. Когда гости уселись, Барнес оказался между Торе и Адрианом Фишером.

Общество ожидало развязки с неменьшим нетерпением, чем ждет ее читатель; поэтому мы не будем останавливаться на описании превосходного обеда.

Фрукты и орехи были поданы на стол, когда пробил ожидавшийся всеми час. С первым ударом часов Митчель поднялся с места. Воцарилась глубокая тишина – и он начал:

– Милостивые государи! Вы были так любезны, что приняли мое приглашение присутствовать при развязке несколько легкомысленного пари, заключенного мною тринадцать месяцев назад. Так как некоторые из приглашенных, может быть, не знают, в чем заключалось пари, то я кратко изложу его.

Он рассказал известный уже читателям разговор в вагоне и продолжал:

– Я выиграл пари, ибо совершил преступление. Несколько лет назад обстоятельства сложились так, что мне пришлось близко познакомиться с приемами сыщиков при выслеживании и преследовании преступников, и я пришел к убеждению, что преступник, совершивший преступление без свидетелей, с полным спокойствием и хладнокровием, может не бояться сыщиков. Я желал, чтобы мне представился случай доказать мое предположение, то есть совершить преступление только для того, чтобы испытать ловкость сыщиков. Главное затруднение заключалось в том, что для честного человека выбор таких поступков, которые он может совершить, весьма ограничен. Долгие годы мне не представлялось возможности удовлетворить мое желание, пока один случай не помог мне. Кельнер, наполните стаканы!

Пока исполнялось его приказание, он молчал. Кельнеры наливали гостям шампанское; когда один из них подошел к Торе, тот велел налить ему бургундского; его примеру последовал и Барнес.

– Как всем вам известно, – продолжал Митчель, когда кельнеры ушли, – собирание драгоценных камней – мой конек. Несколько лет назад я узнал, что продается драгоценная коллекция. Это были великолепные экземпляры, притом, каждого вида было по два совершенно одинаковых экземпляра. Коллекция эта принадлежала одному индусскому князю, поделившему ее между своими двумя дочерьми, чем он весьма уменьшил ее ценность.

Судьба заставила одну из принцесс продать свои камни. Она обратилась к одному парижскому ювелиру, с которым и я имел дело; он купил их, а затем перепродал мне. Пример сестры повлиял и на другую принцессу, и она также обратилась к тому же ювелиру. Конечно, мне очень хотелось получить и вторую коллекцию, ибо этим значительно увеличивалась ценность первой; я купил ее.