Родриг Оттоленгуи - Пуговица-камея

– Ты очень любопытен, мой друг. Пари заключено, и теперь я должен быть осторожен…

– Пустяки! Неужели ты думаешь, что я тебя выдам? Даю тебе честное слово, что я этого не сделаю; если же это случится, я обязуюсь заплатить тебе в пять раз больше.

– Я предпочитаю оставить тебе полную свободу действий и, поверь мне, дело будет так: теперь ты в душе не веришь тому, что я исполню мое намерение, и твоя дружба ко мне не изменилась. Далее ты рассчитываешь на то, что если я и совершу преступление, то это будет пустяк, который ты в состоянии будешь извинить мне с чистой совестью. Тем не менее, если в условленный нами срок будет совершено какое-нибудь крупное преступление, ты тотчас же бросишься ко мне и станешь ко мне приставать, не я ли его совершил. Я, конечно, откажусь тебе отвечать. Мой отказ ты примешь за доказательство моей виновности, и из боязни, чтобы тебя не сочли за укрывателя, и для очистки своей совести, ты прямо выдашь меня.

– Однако я начинаю чувствовать себя обиженным, Боб. Я никак не думал, что ты так мало полагаешься на меня.

– Ну, не сердись, дружище. Не забудь, что несколько минут назад ты предупреждал меня, что после моего преступления ты станешь избегать меня. Мы, артисты-преступники, должны быть готовы ко всему.

– Я говорил не подумав, несерьезно.

– Нет, нет, ты говорил совсем серьезно, но я за это не сержусь на тебя. Ты должен иметь право говорить о нашем пари, когда почувствуешь угрызения совести. Мне лучше быть готовым и к этому. Но существует еще другая возможность открытия нашего пари. Отгадай – какая?

– Не знаю, разве ты сам сознаешься.

– Нет, хотя и это может быть принято во внимание. Но не заметил ли ты, что тут кто-то храпит?

– Нет.

– Прислушайся! Слышишь? Это собственно не храп, а тяжелое дыхание. Этот человек находится в третьем отделении вагона. Теперь ты понимаешь, куда я клоню?

– Должен сознаться, что я не обладаю способностями сыщика.

– Однако, милый друг, раз мы слышим этого человека, то и он может так же хорошо подслушать наш разговор?

Барнес не мог не удивляться этому человеку, принимавшему во внимание всякую возможность.

– Полно, все крепко спят.

– Обыкновенный преступник, может быть, и положился бы на это, я же – нет. Существует возможность, хотя и слабая, что кто-нибудь подслушал нас в десятом купе; может быть, даже сыщик и, что еще хуже, сам Барнес.

– Ну, я должен сознаться, что если ты сообразуешься даже с такими отдаленными возможностями, то заслуживаешь не быть уличенным.

– Так оно и будет, но возможность совсем не так далека, как ты предполагаешь. Я прочел в газетах, что Барнес сегодня вечером должен вернуться в Нью-Йорк. Предположим, что это сообщение верно, тогда в его распоряжении три поезда: семичасовой, одиннадцатичасовой и наш. Один из трех – совсем не такая малая вероятность.

– Но наш поезд состоит из десяти вагонов.

– Опять ложное заключение. После таких трудов он возьмет, конечно, место в спальном вагоне. Если помнишь, я только в последнюю минуту решил вернуться сегодня в Нью-Йорк, и, когда мы приехали на станцию, спальный вагон был так переполнен, что прицепи-, ли еще этот вагон. Если Барнес не запасся билетом еще днем, то он должен ехать в этом вагоне.

– Есть ли у тебя особенное основание подозревать кого-то именно из десятого купе?

– Да, я знаю, что шестое не занято, а когда поезд двинулся, к нам вошел кто-то и, кажется, занял купе номер десять.

Барнес начал думать, что ему очень трудно будет уличить этого человека в преступлении, если он его совершит.

– Итак, ты видишь, что мое намерение может стать известным двумя путями и очень важно не упустить этого из виду. Но так как я эти возможности знаю заранее, – продолжал он, – то из этого не произойдет для меня никаких затруднений, и подслушанное не будет иметь для сыщика никакого значения, если бы даже это был сам Барнес.

– Каким способом хочешь ты избежать опасности?

– Милый друг, неужели ты думаешь, что я отвечу на такой вопрос, после того как только что обратил твое внимание на то, что нас, может быть, подслушивает сыщик? Однако некоторый намек я тебе все же дам. Ты сказал, что Петтингилль потерял только одну запонку, и находишь, что Барнес был необыкновенно ловок, выследив его по этой запонке. Если бы я потерял пуговицу от моего жилета, Барнес мог бы схватить меня менее чем через десять дней, так как мои пуговицы – единственные во всем свете.

– Каким образом? Я всегда думал, что пуговицы всех сортов изготавливаются тысячами.