Виктория Платова - После любви

Вэри демократик прайс.

– Сто пятьдесят? Но ты же говорил – сто.

– Он просит сто пятьдесят.

– У меня нет ста пятидесяти, – я выдыхаю с облегчением. – Так что будем считать, что сделка не состоялась.

Я бы покинула опасное место немедленно, но ноги не слушаются меня, драгоценные секунды, когда еще можно было что-то изменить, выбраться отсюда и послушать рассказ о «страшном преступлении» в прекрасном далеке отеля «Sous Le Ciel de Paris», потеряны. Успокойся, Сашa. Успокойся и возьми себя в руки. Немного усилий, и тебе удастся сдвинуться с места. Совсем немного усилий. Совсем чуть-чуть.

Швайя-швайя.

Проклятье!..

– Извини, что пришлось тебя побеспокоить. Ты ведь торгуешь открытками на площади, правда?

– Да.

– Я забегу к тебе на днях. Куплю целый десяток. Обещаю.

Ну слава богу! Мне удалось сделать первый шаг! А затем – еще один. Если так пойдет и дальше, то скоро я выберусь из этого наполненного жандармами вертепа.

– Подождите, мадам! – Маленький наглец перекрывает мне дорогу в тот самый момент, когда желанная свобода совсем близка. – Подождите!

– Ну что еще?

– Давайте вашу сотню.

– Но…

– Давайте.

Я слишком слаба и слишком напугана самыми страшными предчувствиями, чтобы сопротивляться. Как в тумане, я лезу в карман джинсов за сотенной, как в тумане протягиваю ее мальчишке. Дело сделано, теперь и захочешь – не отступишь. Я как будто смотрю на себя со стороны: юркий арабчонок и покладистая белая mademoiselle (о, нет – madame!), арабчонок держит madame за руку и подводит к полицейскому в светло-песочной форме; между обоими мужчинами – большим и маленьким – наблюдается некоторое сходство, они и вправду братья, черноголовые, смуглые, с плутоватыми лицами, с четко очерченными губами, старшему достанется восемьдесят монет, младшему – двадцать.

Так или примерно так.

– …Пойдемте, мадемуазель, – галантно шепчет мне на ухо полицейский.

Мадемуазель – каждый видит меня по-своему, каждый интерпретирует меня, как посчитает нужным, но даже сто дирхам не сделают меня подружкой Спасителя мира, никотиновой мечтой ковбоя Мальборо или тем связующим звеном, что позволяет доктору Джекилу и мистеру Хайду уживаться в одном теле.

Даже сто дирхам. Даже тысяча.

– Только недолго, – продолжает шептать любитель легкой наживы. – Вы же понимаете…

– Конечно. А что здесь произошло?

– Убийство.

Не мифическая «резня», не совсем уж расплывчатое «страшное преступление» – убийство. Слово произнесено, от него у меня бегут мурашки по спине и деревенеют пальцы.

– Вы ведь туристка?

– Не совсем. Я живу в Эс-Суэйре. Уже несколько лет.

– Понятно. А тот, кого убили… Тот. Речь идет о мужчине.

– …тот, кого убили, – кажется, турист.

Турист, а значит – не араб. Европеец или азиат, может быть – серфер. Я сразу же представляю задницу Фрэнки, обтянутую водонепроницаемым костюмом.

Только не серфер!..

– Вы очень бледная, мадемуазель!

– Нет-нет, все в порядке.

– Помните, совсем недолго. У меня могут быть неприятности.

Неприятности по распространенной туристической схеме «все включено», за процент допустимого риска продажный gendarme 15уже получил, так почему я должна переживать о его судьбе?

– Я все поняла.

Он оставляет меня у лестницы. Дважды за последние двенадцать часов я оказывалась вблизи нее, дважды поднималась по ней – и оба раза без всякого принуждения. Ступеньки, скрытые мраком накануне, теперь хорошо видны: каждая выбоина намертво откладывается в памяти, каждая царапина фиксируется в мозгу – старые окаменевшие окурки, косо приклеенная к стене пивная этикетка, рисунки и надписи на камнях – по ним можно изучать географию, историю, механику, летательные аппараты, турнирные таблицы мировых чемпионатов по футболу, коды и шифры разведок.

1 «Отправляйся к дерьму!» (исп.).

Лестница пуста, кроме меня, надписей и окурков, на ней никого нет; я зажата между голосами, доносящимся снизу, и голосами, летящими сверху. Верхние регистры явно перевешивают, они становятся все слышнее, ну вот – последние метры подъема и я оказываюсь на смотровой площадке.

Стоило ли избавляться от одной толпы, чтобы попасть в другую?

Нет-нет, это не толпа, а если толпа, то чрезвычайно упорядоченная. От нее меня отделяет еще два полицейских в форме и при исполнении, остальные – в штатском: джинсы, рубахи, строгие пиджаки, все вперемешку. Мужчины – молодые и не очень – стараются передвигаться по площадке аккуратно. В просвете между полицейскими я вижу присевшего на корточки фотографа: вспышка, еще одна – и фотограф отступает, меняя ракурс.